Превращение человека в шар

Автор: Фрумкин Константин Григорьевич
Темы: коммуникации и медиа, природа человека

  

 1. Священный шар

 

Понятие шара и шарообразной формы играет огромное значение в истории физики и натурфилософии. Шарообразными мы представляем планеты, звезды,  элементарные частицы, да и пожалуй сама вселенная, если только ее приходится представлять топологически конечной, кажется нам скорее шарообразной. Борхес в эссе «Сфера Паскаля» приводит подробный свод  бытовавших в истории представлений о шаре как метафоре Бога. «От какой божественной и, так сказать, производительной силы, несозданной, но могущей создавать, получили вид при создании мира округленность неба и округленность солнца, от той же божественной силы получили вид и округленность глаза, и округленность яблока, и прочие природные формы…» – писал блаженный Августин[1].

Но что такое шар? Шарообразная форма, образуется в результате того, что некие силы, исходящие из одной точки, распространяются сразу во всех возможных пространственных направлениях в равной степени. Любое отклонение от шарообразной формы означает предпочтение одного направления распространения силы перед другим. В определенном смысле, всякое отклонение от шарообразности можно считать  проявлением во вселенной разумного начала, ибо понятие разума, безусловно, связано со способностью выбора.

Здесь есть место для комплимента в сторону антирациональной риторики Ницше, поскольку отклонение от шарообразности – внедрение разумности – может достигаться только в результате возникновения препон для распространения первоначальной силы. Впрочем, даже та первоначальная сила, та слепая Воля к Жизни Ницше и Шопенгауэра, которая распространяется из исходной точки во все стороны – даже в ней можно увидеть все-таки некоторое начало разумности и выбора, а – именно – выбора жизни, выбора распространения. На неком глубинном, до-исходном, метафизическом уровне появление на сцене распространяющейся во все стороны слепой силы означает выбор – ну например между распространением и нераспространением, или между распространением в ту, или иную сторону. Именно поэтому, слово Воля представляется для обозначения этой исходной силы удачным – постольку, поскольку, при всех  довольно сложных отношениях этой сущности с сознанием,  в ней все-таки можно увидеть некое родство с психической жизнью. И именно поэтому на физическом уровне отклонение от шарообразной формы представляет собой примерно то же самое, что на метафизическом – «отклонение» от  небытия в сторону существования. С этой точки зрения, не бытие, как говорил Парменид, а как раз наоборот, небытие имеет форму шара.

Конечно, все физические явления нельзя рассматривать как распространение энергии из одного центра, но, общая тенденция происходящих во Вселенной материальных процессов именно такова, поскольку Большой Взрыв представлял собой именно разлет материи и энергии из некоего крайне компактного исходного региона, по некоторой версии даже из математической точки, так называемой сингулярности.  Здесь стоит вспомнить, что Хайдеггер  в статье «Вещь» объявляет  понятие вещи более первичным, чем понятие пространства, поскольку пространство, по Хайдегерру «простирается» человеком из вещи. Эту теорию Хайдеггера вполне можно понять и в стиле Ницше—Шопенгауэра: человеком обнаруживаются скрытые во всякой единичной вещи силы, которые рвутся из границ вещи в разные стороны и требуют для своего распространения пространства – или, вернее, конструируют пространство вместе со своим распространением. То есть каждая вещь, в потенции – очаг «Большого взрыва». 

Знаменательно, что еще Кант был готов  редуцировать материю к взаимодействию двух сил – отталкивающей и притягивающей. Обе силы, взятые во взаимодействии представляют тело  внутри его границ, т. е. в определенном объеме, тогда как, действуя отдельно, первая сила, растягивая тело до бесконечности растворила бы его, а вторая – сжала бы его в одну точку. Логические предпосылки теории материи, распространяющейся из точки гениально раскрыл Гегель, который обратил внимание, что всякая вещь есть с одной стороны абсолютная единичность, целостность, а с другой стороны – набор различных свойств. Таким образом необходимо поставить вопрос о  некой «силе», которая заставляет исходную единичность «взрываться» – на подобии «большого взрыва» – в  множественные свойства; всякая вещь – это «точка единичности, излучающаяся в множественность в среде устойчивого существования»[2].  

Если увидеть в расширении (или торможении расширения, сжатии) шара основное движение Вселенной, то мы, таким образом, можем даже увидеть  ось времени в пространстве. Поскольку время зависит от того, как далеко мировой шар смог зайти в своем рассеяние, то ось времени будет направлена от центра шара – к периферии, при этом эта «ось» будет равносильна всему пространству – поскольку распространение идет пропорционально во всех направлениях. То есть введение оси времени в шарообразную вселенную означает, попросту, введение направлений в пространственные оси координат. 

Таким образом, шарообразность – это естественная форма мира в трех измерениях, но то же самое мы увидим, если добавить и четвертую ось – ось времени, здесь мы тоже видим четырехмерные аналоги шара. Аналог шара в четвертом измерении – круг, циклическая структура процессов. Аристотель говорил, что поскольку всякое движение порождено другим движением, а представить себе бесконечную цепочку конечных движений нельзя, то в основе мира должно лежать вечное движение, а таковым является только движение круговое[3].  Шопенгауэр писал, что  «всегда и везде истинная эмблема природы – круг, потому что он – схема  возвратного движения, которое действительно, самая общая форма в природе, и природа пользуется ею везде, начиная с движения небесных созвездий и кончая  смертью и возникновением органических существ»[4].

Все наши рассуждения  о шарообразности, возможно, кажутся наивными и напоминают те теории примитивного атомизма, которые полагали мир состоящим из атомов, а атомы представляли в виде маленьких шариков. На это можно заметить только одно: по крайней мере, мы частично объясняем те причины, по которым шар неизменно возникает во многих натурфилософских  теориях, и в частности атомисты в прошлом представляли мир состоящим из шариков.

 

2. На пути к шарообразному телу

 

Успехи медицины и биологии в сфере клонирования и трансплантации сигнализируют о том, что человечество вступает в новую культурную эпоху. Во времена, когда человечество усиленно разрабатывало атомные бомбы, ракеты  и космические корабли самой популярной наукой была физика. Затем достижения вычислительной техники сделали «хитом сезона» компьютерные науки и все, что связано с виртуальностью. А сейчас на «ярмарке тщеславия» на первый план постепенно выходят науки медико-биологического ряда и биотехнологии.

Некоторые антропологи и философы (например, Льюис Мамфорд) считают, что эксперименты с собственным телом стали первым следствием пробуждения человеческого разума  и первым шагом в развитии человеческой цивилизации – шагом, сделанным задолго до  появления сколько-нибудь сложных рукотворных орудий.  Результатом этих экспериментов стали характерные для архаических обществ и тщательно разработанные техники татуировок, ритуальных уродств, обрезаний и кастраций, манипуляций с волосяными покровами, выделениями и косметикой, наконец, йога как система всестороннего контроля за телом.  Однако постепенно манипулирование телом отходило на второй план, уступая место инструментальному манипулированию. Теперь же успехи  биологии,  кажется, сулят возвращение «исходной темы» человеческой цивилизации на гораздо более мощном техническом уровне.  Вполне возможно, что происходящая на наших глазах биотехнологическая революция вернет актуальность даже идеям Николая Федорова, считавшего  способность воскрешения живого тела конечной целью научно-технического прогресса.

Тот факт, что биологии суждено стать более модной, чем виртуальность предопределено хотя бы тем, что медицинские трансформации человеческого тела есть, по сути, продолжение реализации тех же функций, что выполняли мнимые кибернетические миры. Виртуальность была интересна тем, что в ней были возможны события, невозможные в реальной действительности.  В частности, виртуальные миры позволяли человеку меняться, становясь  то героем, то чудовищем. Но все же, виртуальные миры обеспечивали метаморфозы только в воображаемом пространстве. Успехи биологии идут дальше: они обещают придать человеческому телу такую же пластичность, и такую же способность к превращениям, каким оно до сих пор обладало только  в компьютерно-виртуальном варианте. 

Эта отчетливо прослеживаемая связь между  биологией и компьютерией показывает нам, что чудеса и метаморфозы виртуальных миров были ни чем иным, как проекцией человеческой мечты о способности к метаморфозам, проекцией человеческого желания метаморфозы. Тут надо вспомнить, что по Фейербаху, само понятие чуда есть проекция человеческого желания. Беркли говорил, что воображение отличается от чувственного восприятия тем, что в воображении любой образ можно вызвать легко и быстро, в то время как  чувственное восприятие довольно жестко привязывает человека к данному пейзажу. Виртуальность должна была стереть границу между чувственным восприятием и фантазией, в том смысле, что виртуальность обещала  доставлять любые образы в чувственном восприятии также быстро и легко, как в воображении. Вызвать изображение Парижа или Лондона на экране компьютера почти также легко как их представить в фантазии, и гораздо легче, чем добираться до Парижа лично. Но господство над образами – несомненно, лишь первый этап экспансии человеческой фантазии на реальность. В конце концов, все развитие  человеческой цивилизации подчиняется одной задаче – превратить реальность в послушное тесто фантазии.

Вполне вероятно, что  мечта о метаморфозах – частное проявление потребности в свободе. Свобода чаще всего понимается как  свобода от определений, от задаваемых обществом масок и ролей; философия постмодернизма переносила человеческую природу в сферу над любыми масками и ролями, сводила ее к кроящейся за масками пустоте или к процессу перехода от маски к маске – однако все это касалось, в основном, именно  социальных, а не телесных определений человека. Телесная данность до сих пор казалась    незыблемой и непреодолимой формой, в которой вынужден был существовать человек. Возможно, именно мечта о свободе (и в том числе и от свободы от форм) была одним источником деления человека на душу и тело. Ход мысли, который мог бы породить эту идею, реконструируется просто: если человека не устраивает его тело как косное и инертное, значит, в нем есть нечто, отличное от тела и превосходящая его своей свободой.

Стихийность, замкнутая в разумные формы хочется избавиться от этой замкнутости, и это стремление сублимируется в смену форм. Здесь можно даже видеть бунт материи против формы, и Константин Леонтьев был отчасти прав, когда обвинял европейскую цивилизацию в потворстве именно этому бунту: по Леонтьеву развитие капитализма  в сфере культуры напоминает  разложение живого тела и  соответствующую разложению утрату телом определенности формы, между тем, как «форма вообще есть выражение идеи, заключенной в материи»[5].

Но успехи биологии обещают контролируемое разложение, которое позволит телу не коснеть в одной форме (хотя бы она, как настаивает Леонтьев, и воплощала ее идею), но свободно менять их.

Фрейд говорил, что подоплекой психических заболеваний является стремление сил подсознания, сил стихийных и естественных, вырваться из-под тяжести оков, которые на них налагает культура. Если представить эту мысль  Фрейда в виде  пластической метафоры, то всякую скульптуру, в том числе и изображение человеческого тела, можно представить как искажение исходно шарообразного куска глины, и если форма скульптуры содержит какой-то драматизм, то он заключается в стремлении этого исходного шара  распрямится – то есть, в стремлении материи принять шарообразную форму вопреки искажающему влиянию внешних сил, будь это силы гравитации, или «формующее» воздействие разума. Кстати, Жиль Делёз утверждал, что  биология видит в живом организме прежде всего складку, «сгиб», «фальцовку» некой изначальной однородности[6].

Можно предположить, что если человек сможет сам, по своему желанию, менять свою телесную форму, то после многих и многих веков поисков оптимума, после многих фантазий и временных вариантов он все таки начнет приближаться к шарообразности – хотя бы потому, что в конечном итоге  человеческими желаниями всегда руководит та самая, фрейдовская, идущая от подсознания и рвущаяся на свободу энергия.  Впрочем, этому прогнозу можно дать и иное обоснование: шар возникнет как результат пресыщенности человека формами. Если человек получит возможности абсолютно свободно изменять форму своего тела, то он, конечно, бросится во всевозможные эксперименты, но когда он наэкспериментируется – ему захочется найти форму, которая, по сути, будет воплощать  отказ от выбора форм, и шар будет  самым нейтральным, самым нетворческим вариантом телесности. Да и, в конце концов, шар символически воплощает существо, изолировавшееся от внешнего мира и целиком замкнувшееся в себе, ведь геометрически шар – тело с наименьшей поверхностью при заданном объеме, то есть из всех возможных тел шар менее всего соприкасается с внешним миром. Но  весьма основательно предположение, что итогом развития цивилизации будет субъект, способный к самосозерцанию и могущий себе позволить самосозерцание.

Между прочим, главный вектор биологической эволюции, так называемая «цефализация» – это не только увеличение силы разума, но и обособление головы, а голова – член тела, наиболее близкий к шару по форме.

 

3. Шарообразность и разум

 

Если разуму приходится искажать естественную шарообразность материи, то простейший  – и, соответственно, базовый способ этого искажения выглядит с следующим образом. Распространяющаяся стихия «схватывается» с помощью возводимой вокруг очага распространения оболочки. Затем, сквозь оболочку проводится канал  – «труба» – и стихия вынуждена двигаться только в рамках этого канала. В основе эволюции Живого и Разумного лежит Труба и многочисленные ее модификации – трубки, кровеносные сосуды, капилляры, кишки, шланги, трубы водопроводов и  электрические провода. Труба есть средство, с помощью которого канализируется и направляется движение той субстанции, которая, будучи предоставленной  самой себе, распространялась бы сразу во все стороны. Паровая машина является прекрасной метафорой важнейших принципов человеческой цивилизации, а также, быть может, и самого феномена жизни (а также, быть может, и самого бытия вообще). Основу паровой машины составляет облако пара, которое стремиться рассеяться во всех направления сразу. Но рассеянию облака мешает котел – то есть возведенная вокруг облака  оболочка, границы, препятствие для рассеяния. И затем существует еще труба, которая канализирует это стремление к рассеянию в строго определенном направлении – а именно, в направлении, выбранном разумом.

Большинство органов животного тела прежде всего представляют собой более или менее сложные трубы и трубки, или же камеры-оболочки с подведенными к ним трубами. «Орган всегда функционирует как жерло» – говорил Деррида.[7]

Может быть, из всех явлений неорганического царства именно вулканы имеют наибольшее морфологическое сходство с живыми органами, ведь все живые организмы построены на трубках, проводящих некую текучую эссенцию, в вулканах даже есть нечто фаллическое. Кстати, кишечник является эволюционно наиболее ранним органом тела животного. Ну а в основе живого лежит клетка – то есть некое содержание, отделенное от остального  мира мембраной-оболочкой,  и огромным количеством пронизывающих мембрану микроскопических каналов, обеспечивающих связь внутреннего одержимого с внешней средой.

Итак, разумная деятельность – это возведение оболочки вокруг стихии, разум – это тот, кто полагает предел стихиям.

Существует особого рода гносеологическая проблема – проблема отдельности вещей. В мире все взаимосвязано, если в мире и существует какая-то обособленная вещь в полном смысле слова, то эта вещь – сам мир. Но  человек рассматривает мир как состоящий из счетных вещей с достаточно определенными границами. Как говорил Бергсон, «в основе человеческого сознание лежит способность всматриваться в один предмет, внимание –  селективная сила, концентрирующаяся вокруг одного центра, и восприятие разных предметов происходит по очереди».[8] Спрашивается: в какой степени отдельность вещи является результатом активности познающего субъекта, или даже его произвола?

Вообще говоря, понятие отдельности можно с тем большим основанием связать со спецификой субъективности,  что единственная действительно данная субъекту обособленность и единичность – это обособленность его самого, обособленность единичного индивидуального сознания.  Как говорил Спиноза, «Первое, что составляет действительное (актуальное) бытие человеческой души, есть не что иное, как идея некоторой отдельной вещи, существующей в действительности». (Этика, ч.2, теорема 11). Вполне возможно, что воспринимаемая человеком во внешнем мире отдельная вещь – это,  в некотором смысле «индивидуальное сознание, вид сбоку». То есть в основе восприятия обособленной вещи лежит идея индивидуального сознания, а обособленная вещь – это потенциальный носитель индивидуального сознания.

Впрочем, это объяснение, даже если его и принять, является лишь объяснением мотивировки произвола, в результате которого сознание рассматривает взаимосвязанные вещи мира как обособленные. Но в чем именно заключается произвол? Нет ни какого сомнения, что мир объективно неоднороден, и что разные регионы материальной вселенной отличаются друг от друга – где-то вода, где-то глина, где-то песок, где-то космическая пустота, где-то раскаленная плазма звезд.  Но вот границы между этими безусловно разными регионами представляются довольно эфемерными, не сводящимися к геометрическим линиям и поверхностям. Природа не знает четких границ, и именно при демаркации вещей вступают в силу произвольность – субъективность – сознательность восприятия.  Различия между регионами бытия  не условны, но точные границы меду регионами – всегда условны, а условность всегда есть результат разумной деятельности. Человеческий ум – прежде всего демаркатор, и в способности к установлению четких условных границ содержится специфика человеческой интеллектуальности. Как писал Юрий Бородай, «лишь при наличии идеального «предмета-единицы» (а, следовательно, и упорядоченного дискретного «многого») впервые становится возможным не подсознательное,  а именно сознательное  восприятие непрерывного чувственного потока ощущений»[9].

Посередине между сферой чистого разума и сферой материи находится сфера живого, которая тем и интересна, что в ней в гораздо большей степени, чем в неживой материи присутствует принцип обособленного экземпляра. Делез, например, считал категорию обособленности даже более важной, чем категорию «живости». По мнению Делеза, «великое различие проходит, стало быть, не между органическим и неорганическим, а пересекает как первое, так и второе, отличая всякое индивидуальное бытие от феноменов массы и множества, абсолютные формы от массивных, молярных фигур и структур. Это и есть два этажа или два аспекта исчисления. Наверху – индивидуальные существа и подлинные формы или изначальные силы, внизу – деривативные массы и силы, фигуры и структуры»[10].

Можно сделать вывод, что в той степени, в какой материальные вещи обретают четкие границы и приближаются к состоянию идеальной условной ограниченности – в этой же степени они становятся неким образом адекватными и разуму и родственными сознанию. Важнейшим аргументом в пользу этой абстрактной концепции является возникновение живой клетки. Появление клетки – это один из самых существенных, и в тоже время – один из самых загадочных этапов биологической эволюции, причем заключается он, прежде всего в возникновении у живого существа четких границ, обособляющих его от окружающего мира.

Оболочку вокруг распространяющейся вширь стихии не приходится возводить в том случае, когда  для стихии существуют естественные пределы, то есть  когда сама окружающая среда препятствует распространению интересующей разум энергии. Тут мы имеем дело с Трубой второго типа. Такая Труба представляет собой прорыв этой неблагоприятной среды, прорыв, позволяющей исходной энергии, как, например, подземным водам сквозь землю, все-таки просочиться сквозь среду. Будет небезынтересно вспомнить, что в натурфилософии Каспара Вольфа кровеносные сосуды – это выбранные кровью, а затем проложенные ею и наконец сгустившиеся пути (уже в ХХ веке Теодор Швенк говорил, что органы высшего животного можно считать застывшим движением). Электрическая проводка – прорыв сквозь диэлектрическую среду, канализирующая распространение электрической стихии. Но, конечно самый известный и культурно значимый пример канала второго типа – это дорога, двумерный аналог Трубы.

Развитие человеческой цивилизации довольно точно индицируется развитием и качеством дорог, дорога (как и связанное с дорогой «колесо») – это одна из ключевых вещей, не только созданных цивилизацией, но и создающих саму цивилизацию. При этом, существование дороги предопределено тем, что поверхность земли не особенно удобна для передвижения. Если бы люди жили в плоской как тарелка степи, то в этом мире, как и в море, не было бы дорог, поскольку  ничего не мешало бы передвигаться в любых направлениях. В этом мире были бы большие трудности с организацией власти, поскольку столицы возникают на пересечении путей, и важнейшей функцией власти является контроль передвижения, всякая власть начинается с привратников, пограничников, таможенников или «блок-постов», которые могут находиться только на дорогах. Дорога же есть ни что иное, как  участок  ровной поверхности, участок «вольной степи» – в ландшафте, не являющемся ровным и не идеальном для передвижения.

Ровная поверхность –– это идеальное пространство для реализации человеческой свободы, в данном случае – свободы передвижения. Дорога может функционировать только при условии, что у человека есть потребность к реализации своей свободы передвижения. Стремление к свободе передвижения, как и другие стихийные силы этого мира, требует себе возможности распространяться во все стороны. Но для  реализации этой свободы предоставляется крайне узконаправленный канал,  так что о свободе уже говорить не приходится – хотя о потенциальной свободе  говорит сам факт передвижения по этой дороге, поскольку  решение о передвижении  есть также последствие свободы – той свободы, которая вынуждена смиряться с тем, что для выбора направления ей предоставлена не безграничная степь, а одна или несколько дорог (где передвижение так удобно контролировать). Но факт движения означает, что хотя субъект движения вынужден мириться с ограниченностью дороги, но имеет базовую потребность в бескрайней степи во всех направлениях.

Ситуация, когда вместо идеальной поверхности  мы имеем ограниченное число дорог, канализирующих свободу передвижения, также способствует прогрессу власти, как канализация энергии пара в паровой машине  способствует прогрессу экономики. В то же время существование дорог, конечно, свидетельствует об ограниченности человеческих сил – не имея возможности  двигаться в любом направлении, человек приспосабливает для своего передвижения сравнительно небольшие участки земной поверхности.

Именно поэтому, прогресс транспорта должен в конце концов привести к ликвидации дорог. Например, дороги могут оказаться не нужными,  если главным средством передвижения станет  телепортация или какие-нибудь абсолютно совершенные летательные аппараты.   И этот закон относится не только к транспорту. Прогресс коммуникаций направлен если не на ликвидацию каналов, то на переведение их в незаметную, «эфирную» форму: интернет заменяет пневмапочту, электромагнитные волны заменяют телефонные провода.

Развитием коммуникаций в конечном итоге руководит идеал Психического  то есть той идеальной сферы, где для распространения и передачи чего либо вообще нет препятствий в виде пространства или среды.

Кстати, существует гипотеза, согласно которой та нематериальная сфера, в которой пребывает сознание представляет собой идеальную среду для проведения информационных сигналов даже и между точками в материальном мире, причем в «психомире» скорость перемещения сигнала практически бесконечна – во всяком случае, она превосходит скорость света. Гипотеза эта вовсе не относится исключительно к сфере фантастики, она даже опирается на результаты некоторых физических экспериментов[11].

На эту тенденцию развития техники обращал внимания Маршалл Маклюэен, который утверждал, что появление сверхбыстрых электронных средств коммуникации позволяет цивилизации достичь органического информационного единства, которое раньше было достижимо только внутри индивидуальной нервной системы. По мнению Маклюэна «Любой процесс, приближаясь к мгновенной взаимосвязи тотального поля, стремится выйти на уровень осознанного понимания, вследствие чего возникает иллюзия, что компьютеры мыслят»[12]. Но приближение техники к такому идеальному, отчасти напоминающему сознание состоянию  должно постепенно сводить на нет  «Принцип Трубы» ( или – «Принцип Канала»). Если сегодня машина – это, прежде всего, переплетение проводов, или переплетение трубок, то завтра техника будет представлять собой либо систему сред, либо набор  внешне изолированных элементов, коммуникация между которыми будет поддерживаться  на «тонком» уровне.

Канал связи, канал распространения, канал перемещения, канал канализации – важнейшее понятие человеческого общества.  Канал – это главный исказитель исходной,  естественной шарообразности. И в той степени, в какой каналы будут уходить или становится незаметными, шарообразность будет восстанавливать свои права – хотя, разумеется,  увидеть это можно будет не непосредственно, но лишь как общую тенденцию развития.

4. На путик к «благосфере»

 

Возникновение Интернета, безусловно, является знаковым событием  человеческой цивилизации. Вообще, Интернет – лишь средство связи, преходящее, как и всякий этап  в развитии техники. Но глобальность и значительность этого изобретения позволяет судить о тех мотивациях, которые заставляют человека развивать технику. Иными словами, глядя на то, удовлетворению каких потребностей служит Интернет, можно судить о том, куда движется общественное развитие.

Интернет предлагает пользователю мгновенно получать информацию о чем угодно, включая самые свежие новости о событиях, происходящих во всех уголках планеты.  Многие соблазняются этой возможностью, и их совершенно не смущает тот факт, что возможности человеческого сознания и чеовеческой памяти не беспредельны, и что предоставляемые мировой паутиной информационные объемы их значительно превосходят. Хитрость в том, что всякий пользователь Интернета обладает компьютером, в который он может загружать огромное количество информации – не соизмеряясь с тем, нужна ли она ему как человеку, и сможет ли он ее воспринять или ею воспользоваться. Говорят, что есть фанатики сети, которые «скачивают» из Интернета в свои компьютер бездну совершенно ненужных им  сведений.

Все это можно было бы считать не более, чем штрихами к картине современных нравов, но если мы считаем  Интернет  феноменом, характеризующим само направление развития современной цивилизации, то умозрительно экстраполируя его свойства, мы можем выдвигать гипотезы о том, куда идет человечество. Интернет предоставляет человеку предельно большие объемы предельно оперативной информации. При этом он дает человеку возможность неким образом эту информацию усваивать. Пока еще техника предоставление информации значительно превосходит технику усвоения, то и последняя не будет стоять на месте – тем более, что на повестке дня симбиоз компьютера и мозга, вживление в мозг кибернетических устройств и т.д. Если попытаться представить себе предел развития всех этих демонстрируемых  Интернетом цивилизационных тенденций, то мы приходим к следующей формуле: в пределе цивилизация будет предоставлять человеку (вернее – субъекту)  полную информацию о состоянии вселенной, причем любые изменения  в последней будут предельно быстро поступать к  субъекту; и субъект будет способен усваивать эту информацию. Иными словами – субъект будущей цивилизации будет обладать предельно полной информационной моделью мира, меняющейся вместе с миром в режиме реального времени.

Данная мысль является своеобразным развитием тезиса о роли памяти в развитии духа, который содержится в «Феноменологии  духа» Гегеля. Гегель придавал памяти очень большое значение и говорил, что воспоминание, которое сохранило все существовавшее, есть «фактически более высокая форма субстанции»[13]. Если развитие стремится к более высоким формам, то оно должно породить субъектов с предельно обширной памятью, с памятью охватывающей все возможное прошлое, а говоря шире – также и настоящее, и, по возможности, будущее.

Еще одной ярко выраженной тенденцией нашей цивилизации является постепенное вовлечение в ее орбиту все большего количества окружающей материи, превращение и живых существ и неживого вещества в управляемую составную часть цивилизации. По словам Бертрана Рассела, каждое живое существо является империалистом, стремящимся как можно большую часть окружающей среды трансформировать в себя и свое потомство. Человеческая цивилизация построена живыми существами и является проводником и усилителем этого империалистического стремления. Предел этой тенденции – превращение всей материи Вселенной в цивилизованные структуры (именно эта тенденция  позволила Вернадскому говорить о ноосфере как об особой геологической оболочке). Но только что мы сказали о том, что   в будущем основным элементом нашей цивилизации должна стать информационная структура, отражающая все, что происходит в мире.  Следовательно, в неком пределе развития человеческого общества вся вселенная оказывается состоящей из созданной нашей цивилизацией информационных центров, каждый из который содержит полную и оперативно обновляемую информацию о состоянии всех остальных подобных информационных центром. Иными словами, пределом развития человеческой цивилизации оказывается монадология Лейбница – система, при которой вся вселенная состоит из неких наделенных сознанием элементов (монад), и каждая монада имеет полное представление обо всем остальном универсуме, то есть о совокупности остальных монад. В свое время Бертран Рассел написал:  «Подобно лейбницевским монадам мы отражаем вселенную, хотя и очень неполно и очень несовершенно…»[14]. Если воспринять эту фразу буквально, то из неё следует, что концепция монадологии может использоваться для описание мира, но она является идеалом, на который мы пока «не тянем». Однако, к идеалу можно стремиться, подчиняя этому стремлению свое развитие. 

Разговор о монадологии Лейьница имеет  теще тем большее значение, что как бы получила второе рождение в концепции «голографической Вселенной»  Дэвида Бома и Карла Прибрама. В соответствии с последней, всякий малый участок мира обладает информацией обо всем мире в целом – то есть, любую часть бесконечного мира можно считать монадой. Если это так, то стремление человечества превратиться в совокупность всеведущих информационных центров можно рассматривать, во-первых, как стремление слиться с миром, а во-вторых как попытку сделать «голографические» свойства Вселенной доступными для человеческого сознания. Превратившись в систему монад, каждая из которых будет отражать всю Вселенную, человеческая цивилизация  станет по отношению ко Вселенной неким фракталом, повторяющим – но на ином уровне – ее базовую, «голографическую» структуру.

Нет нужды говорить, что если нам приходится визуально воображать лейбницевскую монаду, то мы обычно представляем ее в форме шара или шарика – во-первых, потому что шар кажется естественным, и любая другая форма по сравнению с шаром кажется произвольной; во-вторых, потому что шар ассоциируется с идеей универсальности и всеохватности, любое отступление от шарообразности будет отступлением и от универсальности, то есть будет предпочтением чего-то чему-то; мир обычно изображают в виде шара, и, следовательно, уподобляющийся миру микрокосм – а монада есть в полном смысле микрокосм –  тоже должен быть шарообразен.

Вселенная, состоящая исключительно из монад, будет, кроме прочего,  победой идеи обособленной вещи над идеей фона – вокруг обособленных монад не будет никакого иного фона, кроме других таких же монад.  

До самого последнего времени  важнейшим принципом нашей цивилизации была концентрация – в противовес стихийному рассеянию. В природе нельзя найти чистых химических элементов – человечек стремится их получать, что наиболее наглядно видно  в металлургии. Кстати, существование металлических руд тоже является результатом концентрирующей деятельности  бактерий, живых существ, и человек, выплавляя железо из железняка, только усиливает заложенную в живой материи концентрирующую тенденцию. Впрочем, дело не только в химии. Возьмем сами геометрические формы – в чистом виде они возникают только как результат деятельности разума, а в природе  примеры их дают лишь кристаллы – и не даром кристаллы всегда вызывали такое удивление людей, Шопенгауэр называл их даже «попыткой жить до жизни». Наконец, прежде всего стоит говорить о концентрации функций, о получении функционально-чистых сущностей. Экологи часто говорят  о функциях того или иного элемента живой среды, например о «функциях болота в биоценозе», но если элемент природы и обладает  функциями, то эти функции всегда чрезмерно разнообразны, и каждая из этих многообразных функций осуществляется медленно и с низким КПД. Человек же создает эффективные вещи с одним назначением. Ножницы умеют только резать – но делают это куда лучше и быстрее, чем любой элемент природы.

Так было до самого последнего времени – но в последние десятилетия в научно-техническом прогрессе обнаружилась новая тенденция. Человечество научилось изготавливать вещи, приближающиеся к природным по своей синтетичности и многофункциональности. Прежние «чистые» формы, плод  рукотворной концентрации, становятся материалом для, сложных, комбинаций- полиметаллических сплавов,  искусственных органических соединений, компьютеров и универсальных станков. Символом этого нового направления  в развитии техноцивилизации может служить японский сад камней  – рукотворная имитация природы.

Конечно, в этом направлении прогресс делает  только первые шаги, но универсальность,  подобная экологической функциональной универсальности леса или океана  признана перспективной. Речь идет о том, чтобы более буквально понимать технику именно как вторую природу. Разложенная на отдельные элементы природы будет, подобно японскому саду,  воссоздана человеком еще раз – почти в прежнем виде, но куда более комфортной для человека.  Нет  никаких оснований отрицать возможность того, что цивилизация будущего будет  имитацией природы, не тронутой антропогенным влиянием. Здесь опять стоит вспомнить Константина Леонтьева, опасавшегося, что цивилизация стремится к утрате жестких форм и возврату в доцивилизованное, бесформенное состояние. Да, такая опасность реальна – но здесь перед нами лишь видимость бесформенности, лишь имитация докультурной естественности.

Вообще говоря, предел развития техники в этом направлении предсказан Станиславом Лемом в романе «Осмотр на месте». В соответствии с прогнозом Лема, мир техники из мира вещей в будущем преобразуется  в состоящую из микроскопических элементов, единую и совершенно универсальную по своим функциям среду,   внутри которой живут люди. У Лема эта среда названа «благосферой», и она замечательна тем, что внешне совершенно незаметна, человек может даже воображать, что находится в дикой природе – однако среда немедленно проявляет себя, когда человеку нужно, скажем, получить пищу или  медицинскую помощь. Прогноз Лема во многих отношениях замечателен, но он нуждается лишь в одном добавлении. Лем рассматривал лишь развитие техники, и совершенно не думал о человеке. Генетика и клонирование во времена Лема еще не сделали таких успехов как сегодня, и поэтому Лем полагал, что  как бы умопомрачительно не изменилась техника, человек останется неизменным, и будет жить таким же как он есть сегодня, но рядом с техникой будущего. Но прогресс, кроме прочего, дает человеку возможность к преодолению его собственной телесности. И, следовательно, речь идет не о существовании  человека внутри «благосферы», а о том, что человек сам войдет в «благосферу» как составная часть. Более того – мы даже можем говорить о том, что в конечном итоге «цивилизационная среда» и будет состоять из тех самых «лейбницевских монад».     

Лем полагал, что «благосфера» будет состоять из микроскопических элементов, и у нас нет оснований сомневаться в этом прогнозе – во первых ввиду имеющейся в нашей цивилизации тенденции к миниатюризации, а во вторых, потому что микроструктура является идеальным элементом для моделирования и формирования различных макроструктур.

Атомисты прошлого представляли мир, состоящим из микроскопических шариков. Мы можем допустить, что в будущем  мир будет именно таков.

---

[1] Блаженный Августин. Творения (том третий). О граде Божием. Книги I – XIII. СПб; Киев, 1998. С. 550

[2] Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. СПб., 1992. С.62

[3] Аристотель. Метафизика, 1072 а 24

[4] Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т.2. Минск, 1999. С.609

[5] Леонтьев К. Избранное. С.75

[6] Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М., 1998. С.20

[7] Деррида Ж. Письмо и различие. СПб., 2000. С. 241

[8] Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998. С. 237

[9] Бородай Ю.М. Эротика – смерть – табу: трагедия человеческого сознания. М., 1996. С. 256

[10] Делёз Ж. Указ. соч. С.179

[11] См. об этом, например: Карманов К. Логика идеального. Кн.1: Введение в проблематику. СПб., 2001.

[12] Маклюэн Г.М. Понимая медиа: Внешние расширения человека. М., 2003. С.404

[13] Гегель Г. Феноменология духа. СПб., 1992. С. 433

[14] Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы. Киев, 2001. С.284