Важнейшей целью Ассоциации является привлечение внимания общества к проблемам будущего, начинать решать которые необходимо уже сегодня.
«Будущее ДВА»: опыты теоретического подхода к истории будущего
Автор: Фокин Александр Александрович
Темы: методология и гносеология прогнозирования, философия
Как верно подметил еще Аврелий Августин, время одновременно и очень простой предмет и очень сложный. Воспринимая как должное существование трех времен: прошлого, настоящего, будущего, мы с трудом можем осознать их относительность. Связь физического времени и исторического довольно долго была скрыта от понимания исследователей. Историки, прежде всего, обращают внимание на прошлое, значительное количество исторических работ посвящено изучению культурной памяти. Настоящее, как поле актуальных интересов, находится в сфере внимания общественных наук, а вот будущее, как предмет неосязаемый, оказывается вне рамок конкретных дисциплин.
Для Ж. Деррида существует разница между «l’avenir» и «le future» – «грядущим» и «будущим». Одно для него связано с определенностью, а другое с непредсказуемостью. Соглашаясь с ним, предложим собственное развитие его идеи. Существует будущее, в реализации которого человек не сомневается, а есть вероятностное будущее. Например, подбрасывая монету вверх, человек не сомневается, что она упадет вниз. Вероятность обратного события в обычных условиях крайне низка, и человек ею пренебрегает. Но человек не знает, какой стороной монета упадет. Выбирая один из вариантов, он тем самым конструирует желательное будущее, то есть он знает, что монета может упасть другой стороной, но в его персональном грядущем монета падает нужной ему стороной.
Есть вероятность, что предполагаемое будущее реализуется, но в рамках данного текста интересен другой вариант развития событий. Таким образом, появляется два варианта будущего: 1) будущее, которое предполагалось, но не осуществилось, его можно назвать «Будущее ДВА» (Б2); 2) будущее, которое не предполагалось, но произошло (Б1).
«Будущее ДВА», в отличие от «Будущего ОДИН», не стало настоящим и прошлым, а так и осталось будущим, только будущим в прошлом. В этом случае необходимо различать еще два подварианта будущего: 1) личное будущее, которое относится к ближайшему временному отрезку; 2) культурное будущее, которое, в свою очередь, относится к большим временным отрезкам и, как показывает история, редко реализуется.
Необходимо уточнить, что данная схема является упрощением и, помимо «Будущего ДВА», могут существовать «Будущее ТРИ», «Будущее ЧЕТЫРЕ», «Будущее N» и так далее до бесконечности. Человек может обладать индивидуальным культурным будущим, а также, являясь частью коллектива, быть элементом собирательного коллективного образа будущего. Необходимо различать образ будущего и представление о будущем. Представление о будущем – это процесс, то есть динамическая структура, а образ будущего – сформированная и закрепленная в неком корпусе текстов идея, а следовательно, структура статическая.
Образ будущего – чрезвычайно важная категория, с древнейших времен и до наших дней люди ищут эффективные способы делать правильные прогнозы. Это могут быть методы как магического характера (гадание, транс, гороскопы), так и научного (прогнозы биржевых аналитиков, метеосводки). Люди не просто желают знать будущее, они активно им руководствуются. Как показывает Д. Уилсон на примере осады Мюнстера в 1534-35 гг., такие культурно обусловленные образы будущего даже могут приводить к трагедиям и массовым жертвам[1].
Данный подход, несомненно, связан с творческим наследием Р. Козеллека[2], который выдвинул концепцию «прошедшего будущего» и понятие «горизонт ожидания» — особое семантическое поле, формирующее будущее. Конечно, до него было множество мыслителей, рассуждающих о времени: Аристотель, Августин, А. Бергсон, Э. Гуссерль. Но именно Р. Козеллек рассматривает время с исторической точки зрения. Как отмечают М.В. Байтеева и И.К. Калимонов, «ожидание» и «опыт» у Р. Козеллека обладают двумя системными качествами: способностью конституировать историю и способностью ограничивать ее развитие. Конституировать, по Р. Козеллеку, значит обозначать и устанавливать внутреннюю взаимосвязь прошлого и будущего[3].
Это выводит на еще одну важную тему – взаимосвязь времен как культурный феномен. Уже не является открытием, что настоящее оказывает влияние на наше представление о прошлом, которое формируется исходя из опыта. Будущее, как отмечалось выше, тоже подвержено влиянию опыта. Можно развить эту идею и предположить, что взаимодействие прошлого, настоящего и будущего несколько сложнее. Так, например, М.А. Барг писал: «Общественный индивид в состоянии жить, смотря вперед, только в том случае, если его мысль оглядывается назад»[4]. Вслед за ним укажем, что все три категории времени взаимосвязаны. Будущее конструируется из элементов личного или социально усвоенного опыта. Человек как элемент социума – это одновременно субъект и объект формирования социальной памяти, которая является хранителем социального прошлого. Сконструированное на основании прошлого представление о будущем определяет модусы поведения человека. Социальная память, как и природная, обладает способностью избирательно забывать некоторые факты прошлого. Потребности настоящего влияют на выбор элементов пережитого опыта, определяя образ социального прошлого. Все три времени оказываются взаимосвязаны. Схожую мысль можно обнаружить и у Р. Коззелека[5].
Если учесть наше разделение будущего на два – при этом не надо забывать, что и прошлое разделяется на «реальное» (П1) и культурное (П2) – схема приобретет немного иной вид.
В связи с взаимовлиянием времен можно выделить два бинарных подхода к вопросу о том, как образ будущего может влиять на реализацию прогнозов. В романах А. Азимова, входящих в цикл «Основание», проводится мысль, что возможно рассчитать развитие человеческой цивилизации на несколько тысяч лет вперед, но данный прогноз необходимо держать в тайне, поскольку оглашение делает его практически нереализуемым. В другом культовом цикле «Дюна» Ф. Херберт пишет о том, что знание будущего делает человека его заложником. То есть предсказание будущего создает некую колею, из которой фактически нельзя выбраться[6].
Если изучение будущего, которое будет реализовано (Б1), задача футурологов, то изучение идей футурологов зачастую происходит постфактум. В качестве альтернативы, необходимой для разграничения смысловых полей, можно ввести термин «футурография», который будет обозначать исследования, связанные с изучением образов будущего, в отличие от «футурологии», которая изучает будущее в его становлении.
Сейчас основное направление в изучении образов будущего – это анализ утопий и антиутопий[7]. При этом оба термина, приобретая заданную смысловую нагрузку, превращаются в ярлыки. БСЭ определяет утопию как изображение идеального общественного строя, лишенное научного обоснования[8]. Естественно, подразумевалось, что научно обоснованный проект будущего общественного строя возможен только в рамках марксистско-ленинской идеологии, сейчас же именно «коммунизм» рассматривается как один из главных утопических проектов.
В настоящее время в изучении образов будущего доминирует литературоведческий подход. Ограничение поля исследования художественными произведениями приводит к вынесению за рамки иных источников. Попытки государств и других политических структур контролировать будущиее не менее важны и интересны для изучения, чем художественная литература. В неявном виде любое общество имеет собственную темпоральную идеологию, которая оказывает влияние на практическую деятельность. Так, для исследования механизмов формирования образа будущего изучение «Стратегии 2020», активно пропагандируемой современной российской властью, не менее важно, чем произведения Т. Мора или Дж. Оруэлла.
Первоначально к жанру «утопии» относились только литературные произведения, теперь так определяют многие глобальные образы будущего. Пример такого подхода можно найти даже в рамках данного симпозиума. Одна из секций называется «Настоящее воображаемое будущее», в аннотации к ней говорится: «Основная задача секции – осмысление потенциала изучения рецепции больших утопических проектов современности»[9]. Таким образом, ставится знак равенства между воображаемым будущим и утопическими проектами.
В значительной степени такой подход связан с тем, что изучаются нереализованные образы будущего. С одной стороны, это правильная позиция: реализованный образ будущего есть настоящее. С другой стороны, при изучении образа будущего исследователь отталкивается от собственной позиции. В любом гуманитарном проекте человеческий фактор играет существенную роль, но в данном случае он является определяющим, что приводит к нарушению исследовательской этики, поскольку происходит трансляция знания из современности в прошлое. Так, например, указывая на «утопический» характер III Программы КПСС, автор должен исходить из того, что ее создатели и люди рубежа 50-60-х XX в. могли знать, подобно автору, что она не будет реализована. Очевидно, такой подход не может быть признан корректным.
Традиционно, когда речь заходит о проблеме, касающейся темы, которая не относится к институализированным областям знания, предлагается междисциплинарный подход. На мой взгляд, такой методологический шаг не целесообразен и даже вреден. Конечно, по сравнению с использованием методов только одной дисциплины, без привлечения смежных областей знания, междисциплинарная парадигма прогрессивнее. Но, по сути, она закрепляет существующее разделение на самодостаточные области. Если использовать образное сравнение, то междисциплинарный подход выступает в роли моста, который связывает отдельные острова, сохраняя разрыв между ними. Продуктивнее взять курс на соединение методов различных дисциплин, альтернативой междисциплинарности в таком случае выступает не разобщенность, а пандисциплинарность как слияние методологий.
Таким образом, суммируя все вышеизложенное, мы приходим к следующим выводам. Время в социальном измерении является порождением культурных практик. Если прошлое и настоящее имеют связь с «реальностью», то образ будущего является продуктом человеческого разума. Будущего нет, поэтому оно одновременно существует во множестве модальностей. Образы будущего играют важную роль как в традиционных обществах, так и в обществах модерна. Изучение механизмов формирования и трансляции образов будущего является одной из базисных задач гуманитарных дисциплин.
[1] Уилсон Д. История будущего. М., 2007. С. 67-69.
[2] Kosellek R. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten.- Frankfurt/M., 1989.
[3] См.: Байтеева М.В., Калимонов И.К. Концепция «Прошедшего будущего» немецкого историка Рейнхарта Козеллека // www.ksu.ru/f4/bin_files/37.rtf
[4] Барг М.А.Историческое сознание как проблема историографии // «Цепь времен»: проблемы исторического сознания. М. 2005. С. 13.
[5] Kosellek R. Указ. соч. S. 352.
[6] О данных концепциях можно более подробно прочесть в: Тузовский И.Д. Светлое завтра? Антиутопия футурологии и футурология антиутопий. Челябинск, 2009.
[7] В данном тексте речь пойдет именно об утопии, поскольку антиутопия является вторичным жанром.
[8] Утопия // БСЭ [электронный ресурс – http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00082/88400.htm от 10.01.2010 г.]
[9] Семнадцатый ежегодный международный симпозиум МВШСЭН // http://www.msses.ru/science/conferences/ways_of_Russia/