Глобальный кризис начала XXI века

Автор: Шубин Александр Владленович
Темы: кризисы, природа человека

Глобальный кризис начала XXI века

Западная цивилизация идет по стопам СССР

Cвятослав Забелин,

Александр Шубин

Прошло почти десять лет с тех пор, как был провозглашен “конец истории”, но уже вполне очевидно, что история следующего столетия будет не менее бурной, чем история нынешнего. Модели и прогнозы известных футурологов Олвина Тоффлера, Пола Кеннеди и экспертов Римского клуба Донеллы и Денниса Медоузов и Йоргена Ренгерса, равно как здравый смысл, говорят об этом. Процессы бурного роста народонаселения планеты и промышленного производства, с одной стороны, и загрязнения окружающей среды, бедности и преступности – с другой, характерные для XX века, приближаются к критической грани.

Более того, события последних двух десятилетий показывают, что опубликованные предсказания нуждаются в существенной корректиров­ке. С учетом наблюдаемого ускорения всех социально-экономических и политических процессов, в первую очередь процессов глобализации экономики и перетока реального влияния из структур государственной власти в руки руководства транснациональных корпораций, можно было предполагать, что в кризисную эпоху вошло бы децентрализованное и в значительной степени разгосударствленное человечество.

ЗИЯЮЩАЯ ВЫСОТА

Однако множится информация, которая подтверждает догадки, что предсказанные тенденции реализуются значительно быстрее, что меня­ет их характер и последствия. Все более очевидно, что показатели эко­номического развития в мире отражают не столько физический рост производства, сколько рост цены акций ведущих компаний. Другими словами, на вершине кривой экономического роста мы не окажемся (будущее время) в 2010-2020 гг., как предсказывала модель World3 Рим­ского клуба, а уже оказались (настоящее время) в годах 1995-2000-м, и глобальный системный, в том числе социально-экономический, кризис, подобный системному кризису СССР, может разразиться буквально в лю­бой день. Если лидеры ведущих стран мира проявят виртуозное искусст­во принятия максимально эффективных решений, возможных в сло­жившихся условиях, то вползание мировой экономики в системный кризис растянется на первое десятилетие века. Но удержать этот про­цесс уже нельзя. Политический, технологический, психологический, экологический фон кризиса в 2008 г. существенно отличается от фона, предвидимого после 2020 г., множеством параметров, в том числе:

– меньшей численностью населения планеты;

– меньшей степенью замены власти государств на власть транснациональных корпораций;

– меньшей разоруженностью государств;

– меньшей поврежденностью природных экосистем;

– меньшей развитостью электронной информационной инфраструк­туры;

– меньшей нарушенностью национальных культур;

– меньшей организованностью альтернативных общественных дви­жений.

Поэтому и последствия кризиса будут существенно другими, в том числе в еще большей степени подобными последствиям кризиса в СССР, который являлся первой развитой индустриальной страной, пе­режившей полномасштабный кризис пределов роста.

РАСПАД СССР –

МОДЕЛЬ БУДУЩЕГО

СОВРЕМЕННОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Судя по всему, человечеству повезло, поскольку Российская империя в лице СССР явила миру мягкий вариант того, что в начале XXI века и в гораздо более суровом виде неизбежно будет переживать все человечество. У мира есть шанс на зримом и конкретном примере изучить российские уроки. События, которые привели к крушению социально-политической и социально-экономической структур СССР, можно рассматривать как сложение нескольких кризисов пределов роста в относительно изолированной от мировой экономики системе, которой и была наша страна.

Во-первых, это был кризис пределов роста цены, которую общество может заплатить за изъятие природных ресурсов, описанный еще в 1972 г. моделью World3 коллектива авторов, готовивших доклад “Пределы роста” для Римского клуба. Моделирование показало, что, когда месторождения начинают истощаться, “становится необходимым использование все возрастающих объемов капитала в ресурсных отраслях. Наконец, инвестирование становится настолько малым, что уже не может покрывать даже амортизацию капитала, и наступает кризис промышленной производственной базы”, что и было характерно для советской экономики 80-х. На фоне роста стоимости добычи правительство СССР и средства, полученные от эксплуатации ресурсов, расходовало отнюдь не на модернизацию экономики, а иллюзия неисчерпаемости ресурсов обусловила невостребованность технических решений, способных повысить эффективность их добычи. Это привело к технологической хрупкости системы: пока ресурсы были в изобилии, обновление технологий шло медленно, преобладало экстенсивное развитие. Когда усилились трудности в получении ресурсов, средств на необходимое технологическое обновление уже не оказалось. Советский Союз в соответствии с моделью действительно пришел к перестройке с устаревшими технологиями и изношенными (в некоторых отраслях на 70-8%) основными производственными фондами. Несмотря на большую эффективность капиталистической экономики, чем экономика СССР, в настоящее время и мировое хозяйство приблизилось к кризису инвестиций. Спрос на сырьевые ресурсы, а вслед за ним и цены падают, реальные издержки на добычу тех же ресурсов растут, а следовательно, средств на дальнейшее развитие индустриальной экономики становится все меньше. Возможности экстенсивного развития западной цивилизации подходят к пределам исчерпания, а энергоэффективное обновление технологии не было осуществлено. Результат может быть тот же, что и в СССР.

Во-вторых, советскую экономику погубил кризис пределов роста денежной массы, кризис пределов роста скрытой инфляции в замкнутой финансовой системе. В 1992 г., когда денежный пузырь лопнул, страна оказалась в долгах, а каждый ее гражданин – без накопленных сбережений. Как показывает разразившийся в конце 1997 г. финансовый кризис в Тихоокеанском регионе, объем финансовых обязательств в мире зна­чительно превышает реальные объемы производства. Это значит, что мировой финансовый рынок может лопнуть в любое время, равно как и наиболее устойчивые валютные системы.

В-третьих, это был кризис пределов роста загрязнения окружающей природной среды по отношению к возможностям человеческой популяции егопереносить, выразившийся в катастрофическом снижении иммунного статуса популяции, усилении болезненности новорожденных, снижениипродолжительности жизни, росте смертности и сокращении населения. Несмотря на локальные экологические успехи, связанные с вы­теснением части вредных и опасных производств из развитых стран, ми­ровая индустрия также усиливает свое разрушительное воздействие на человека и его среду обитания.

В-четвертых, это был кризис пределов роста сложности управляемой системы по отношению к управляющей системе, кризис бюрократического и менеджерского принципов управления, противостоящих само­управлению и самоорганизации. Мировая социалистическая система давления представляла собой крайнее в XX веке выражение строго иерархической системы управления обществом в целом, системы управ­ления, где окончательное решение в конце концов зависит от способно­сти одного человека выбрать оптимальный вариант из имеющегося или предложенного на выбор множества. Когда речь идет об учете интересов или об управлении поведением ста или тысячи субъектов (людей, пред­приятий, батальонов), это еще возможно при условии, что принимаю­щий решение умен и опытен, а его помощники, предлагая варианты, какминимум не ищут личной выгоды. Когда субъекты исчисляются миллионами и миллиардами, никакой мозг не способен принять объективно взвешенное решение. Он может его угадать, но чем сложнее ситуация, тем реже происходит угадывание.

Результат – все более полное отчуждение управленческой иерархии от объекта управления: живых людей и их среды обитания. Теряется обратная связь с низами, расширяются возможности для злоупотреблений. Монополизация и бюрократизация затрудняют реагирование системы на внешние вызовы. В итоге в поисках стабильности или во имя выживания слагающих ее элементов система управления начинает дробиться на более простые самоуправляемые подсистемы. Каждое неэффективное решение руководства создает угрозу катастрофического обострения внутренних противоречий системы и ее распада. Одним из результатов кризиса системы управления стал распад СССР на составлявшие его части: на бывшие республики, превратившиеся в суверенные страны, а также на ведомства, на базе которых стали формироваться промышленные корпорации, такие, как “Газпром”, РАО “ЕС России” и т.п. Уже в начале перестройки объективно они были почти самостоятельными субъектами управления со своими интересами, которые и отстаивали в борьбе с другими аналогичными субъектами.

Важно отметить, что политико-управленческий распад сопровождается усилением роли средств массовой информации и информационных технологий в управлении децентрализующимся социальным пространством. В современном мире управляющие центры транснациональных корпораций при несколько большей гибкости, чем коммунистическое руководство, значительно сильнее отчуждены от объектов управления, разбросанных по всему миру, и их среды существова­ния. Доминирую­щие в мире управленческие систе­мы чужды самоуправлению, сильно бюрокра­тизированы и чрезвычайно мо­нополизированы, что определяет крайнюю хруп­кость мировой экономики.

Одним из ре­зультатов кризиса системы управле­ния в СССР и России стало рез­кое сокращение числа функций, осуществляемых государственной властью, в виде ее самоосвобожде­ния от большин­ства дотоле обыч­ных функций со­циального обеспе­чения населения (образование, здравоохранение и др.), а также от функций обеспе­чения законности и правопорядка. Тенденции в на­правлении отказа от социального го­сударства налицо и в нынешнем «первом мире».

Различные со­ставляющие мно­гостороннего кризиса, вызвавшего бурные социальные потрясения в СССР, спровоцировали острый социально-психологический кризис ожиданий. Население ждало улучшения положения, дальнейших успе­хов в развитии своей социальной системы и могущественной страны, преодоления «отдельных временных недостатков». Социально-эконо­мический кризис вызвал острое недовольство и всплеск массового граж­данского протеста, а развал сверхдержавы – всеобщий шок и рост экс­тремизма. Страна была на пороге гражданской войны, а на периферии империи и на короткий момент даже в Москве гражданская война стала фактом. Сбой в социально-экономическом развитии индустриально-разви­тых стран Запада и их внешнеполитические неудачи неизбежно вызовут подобный кризис. Учитывая, что американцы или итальянцы не облада­ют традиционным для россиян долготерпеньем, этот кризис может вы­звать настоящую революцию на Западе.

Все причины этих кризисов, приведших к катастрофе системы СССР, действовали и продолжают действовать в глобальной системе; органиче­ской частью которой стали осколки социалистического лагеря. И скорее рано, чем поздно, эти кризисы обрушатся на мировое сообщество столь же “неожиданно”, как на СССР.

Предлагая рассматривать СССР как модель кризиса пределов роста, мы не забываем об особенностях и отличиях функционирования запад­ной модели индустриальной системы. Несмотря на хрупкость этой сис­темы, ее отчуждение как от природы, так и от человека как личности, она могла динамично развиваться (обеспечивать экономический рост) либо за счет постоянного притока ресурсов, либо за счет роста эффек­тивности их использования. Рост эффективности, как правило, запаз­дывает по отношению к потребностям системы, тем более что матери­альная эффективность часто обеспечивается за счет большей эксплуата­ции человеческих ресурсов, что снижает совокупную эффективность.

Однако, обладая значительной гибкостью, западные модели индустриального общества могли преодолевать пределы в одних сферах за счет других и, столкнувшись с локальными пределами роста, продуци­ровать возникновение альтернативных индустриализму отношений. Так, в 60-е гг. XX века Запад столкнулся с серьезным кризисом индус­триального общества, детонатором которого было как раз сопротивле­ние человеческого материала. Западная элита пошла на некоторые ус­тупки обществу, немного снизив масштабы авторитаризма и отчужде­ния между людьми в социуме. Снижение отчуждения привело к тому, что в обществе более заметную роль стали играть альтернативные инду­стриализму отношения, основанные на самоуправлении, на самоорга­низации творчества и труда. Это повысило порог прочности индустри­альной системы и позволило эффективно преодолеть сырьевой кризис 1973-1975 гг., также прибегнув к нехарактерным для индустриализма (постиндустриальным) возможностям роста эффективности, напри­мер, децентрализации энергоснабжения для перехода к “даровым” ви­дам энергетики. Можно сказать, что Запад преодолел системный кри­зис индустриального общества по частям. В то же время относительно безболезненное преодоление кризиса индустриального общества на За­паде привело к тому, что эта форма индустриализма (государственно-монополистический капитализм), интегрировав постиндустриальные формы и отношения, не претерпела качественных изменений. В ре­зультате логика индустриального общества продолжает доминировать, что после установления гегемонии Запада в мире может привести на этот раз к глобальному кризису.

Советский Союз, в силу того, что он представлял собой крайнюю фор­му индустриального общества, где перечисленные выше черты были максимизированы, а сама система отличалась негибкостью, первым в истории столкнулся с синхронизированным пределом эксплуатации как человеческих, так и природных ресурсов и пережил всеобъемлющий кризис индустриального общества.

ВСЕОБЩАЯ КАТАСТРОФА

Исходя из сказанного, можно прогнозировать несколько наиболее очевидных проявлений глобального кризиса.

При любом варианте развития событий представляется неизбежной глубокая демобилизация индустриальной экономики. Если кризис случит­ся в ближайшее время, следует ожидать стремительного восстановления и укрепления всех межгосударственных границ и барьеров, усиления кон­троля властных структур над подотчетными территориями, т.е. обратного распада мира на множество замкнутых государственных экономических систем с разной степенью самообеспечения и политического плюрализ­ма. По мере дополнения директивного управления информационным сформируются влиятельные региональные общности и надгосударственные элиты, символизирующие новые общности, например, Евросоюз, Североамериканский, Латиноамериканский, Евразийский (на территории части бывшего СССР) союзы, позднее – Индийский, Арабский и Китайский союзы. Это может привести к кардинальному изменению политической карты мира за счет “самосборки” сообществ снизу.

При любом варианте развития кризиса на примере СССР нетрудно предсказать исчезновение мирового рынка иэкономическую катастрофу большинства производств (а значит, и государств), ориентированных на экспорт, а также производств, образованных предприятиями, разбросанными по разным странам.

Если кризис произойдет в ближайшее время, достаточно очевидным представляется резкое падение влияния всех международных органов, начиная с ООН и кончая Всемирным банком, а также снижение роли международного права, валютно-финансовых институтов и др. Напротив, отдаленный во времени кризис мог бы вызвать к жизни идею мирового правительства и/или парламента как спасительную для уже единого человечества. В этих условиях важно не допустить распада информационной инфраструктуры мира.

Оправдываясь кризисной ситуацией, государственная власть большинства стран ускорит начавшееся уже освобождение от всех обязательств по социальной защите граждан, содержанию образования, науки и здравоохранения, которые были ей приданы в последние сто лет, сосредоточившись на усилении и совершенствовании силовых и полицейских структур, в том числе структур насилия над собственным населением. В слу­чае поражения сил социально­го сопротивле­ния этому процессу это при­ведет не только к установлению в большинстве государств ав­торитарных ре­жимов, но и к фактической потере достиже­ний науки последних столе­тий, а скорее всего к отрица­нию самой на­уки как основы организации жизни и управ­ления общест­вом и замене ее в массовом сознании системой постмодернист­ских мифов. Однако сущест­вует шанс оказать эффектив­ное сопротив­ление этим процессам на локальном уровне, опира­ясь на возмож­ности общест­венных струк­тур взять на се­бя часть госу­дарственных функций.

Неравенство возможностей быстрой орга­низации самодостаточной экономики должно вызвать всплеск вооруженных международных конфликтов за новый передел мира, способ­ных спровоцировать масштабные экологическое катастрофы.

Маловероятное мирное развитие событий сулит отравление биосферы не радиоактивными и химическими веществами, а простым углекислым газом, поскольку технологический откат не изменит тенденций ис­пользования углеводородного топлива, запасы которого еще далеки от исчерпания, что будет означать эскалацию процессов антропогенного изменения климата, которое может быть предотвращено упадком гло­бального производства бумаги и связанной с ним торговли лесом.

Хотелось бы, конечно, чтобы развитые страны, от поведения которых в значительной степени зависят сроки и масштаб кризисов, примерили этот сценарий на себя. И, если они такого себе не желают, сделали бы выводы. Но это маловероятно.

В случае кризиса целостность всей социально-экономической конструкции может быть нарушена, индустриальные и постиндустриалъные формы общества будут выходить из кризиса совершенно по-разному (это подтверждает и опыт СССР). Если страны Запада в некоторых от­ношениях (но не в отношении кризиса пределов роста) обгоняют СССР, то мир в целом отстает от него, так как большинство населения планеты еще только переходит к индустриальному обществу. Это неиз­бежно приведет к серьезным диспропорциям и конфликтам, в которых вырвавшиеся вперед страны реально занимают гораздо более слабые по­зиции, чем в СССР. Это создает угрозу эффекта Римской империи, ког­да ослабленная метрополия мира может и не устоять под напором извне. Россия в этом случае может сыграть роль крепкого тыла Европы, толь­ко если успеет оправиться от нынешних болезней.

Таким образом, человечество стоит перед лицом многопланового кри­зиса, включающего:

– кризис роста позднеиндустриального общества, отчасти повторяю­щий кризис индустриального общества СССР;

–   социально-демографический кризис «третьего мира», чреватый конфронтацией между цивилизациями;

– коллапс глобальной экономики, связанный с усилением глобально­го экологического кризиса.

При этом доминирующие ныне государства обладают меньшим запа­сом прочности, чем постсоветские страны, поскольку дальше ушли по пути общества потребления, оторванного от ресурсной базы. В то же время современный мировой порядок также обладает меньшей прочно­стью, так как доля населения, живущего в развитом индустриальном об­ществе, в этой системе значительно ниже, чем была в СССР. Поэтому разрушительные военно-политические катаклизмы могут не ограничить­ся периферией системы.

ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ – К ЗВЕЗДАМ

Цивилизация будущего, отрицающая современное индустриальное общество, должна нести в себе нечто, качественно отличающее ее как от индустриального общества, так и от традиционного при возможном частичном сходстве с обоими. Иначе кризис человечества станет перманентным и сможет завершиться только после физического вымира­ния духовной и интеллектуальной элиты. Чтобы обнаружить это новое качество, для начала необходимо обратиться к теории постиндустри­ального информационного общества. Теоретик информационного об­щества Олвин Тоффлер справедливо писал, что ближайший историче­ский рубеж «так же глубок, как и первая волна изменений, запущенная де­сять тысяч лет назад изобретением сельского хозяйства… Вторая волна изменений была вызвана индустриальной революцией. Мы – дети следую­щей трансформации, третьей волны», Тоффлер перечисляет такие черты новой формации, как демассивизаиия и деиерархиэация цивилизации, деконцентрация производства и населения, резкий рост информацион­ного обмена, сближение производства и потребления, полицентричные, самоуправленческие политические системы, экологическая ре­конструкция экономики и вынос опасных производств за пределы Зем­ли, индивидуализация личности при сохранении солидарных отноше­ний между людьми, которым в информационную эпоху почти «нечего делить», космополитизация и др.

Эта концепция, во многом базирующаяся на антиавторитарной социалистической традиции от анархизма до новой левой идеологии, не вполне соответствует тем тенденциям общественного развития, которые можно наблюдать в мире конца XX века,например росту этнического самосознания как частного случая корпоративности, отмирающей, по мнению Тоффлера, вместе с нациями. Картина, нарисованная Тоффлером, не столько утопия (поскольку за каждым положением его работ – примеры реальных ростков сегодняшней жизни), сколько модель зрело­го информационного общества, идеала, соответствующего мечте о ком­мунизме, анархии, а может быть, и царстве Божием на Земле в совре­менной интерпретации.

По мнению Тоффлера, переход непосредственно к этому обществу («третья волна») начался и бурно протекает. Это верно, но только отча­сти. Развитие общества нелинейно, и мир движется к пику новой фор­мации через эпоху, которая может так же отличаться от развитой фор­мы, как Европа XVI века от Европы XX века. Характерной чертой кон­цепций постиндустриального общества является миф о том, что новые информационные технологии сами решат стоящие перед человечеством проблемы. Основа этой надежды – вера в детерминированность соци­альных форм технологией и экономикой. Увы, мировая история плохо соответствует такой доктрине. Общественное устройство может не толь­ко тормозить развитие технологий, но и приспосабливать принципиаль­но новые технологии для нужд самосохранения системы, подавления ростков новых отношений, военного господства и т.д. Это происходит и сегодня.

Новые информационные технологии создают предпосылки для качественного изменения общества и выхода из тяжелого кризиса, в ко­тором оказалось человечество. Но предпосылки, потенция – еще не реальность. Хотя современный уровень развития науки и техники позволяет добиться приемлемого уровня жизни при значительном снижении затрат ресурсов, внедрение таких технологий идет крайне медленно, поскольку социальная и экономическая система не стимулирует их. Она равнодушна, если не враж­дебна к таким технологиям, поскольку ориентирована на потребление дешевых ресурсов, концентрацию населения и производства. Как пока­зывает модель СССР (с указанными поправками), когда экономические условия изменятся, внедрение новых энергоэффективных технологий будет гораздо более хлопотным делом, чем сейчас. Более того, развитие информационного сектора в позднеиндустриальном обществе показывает, что существующие социальные институты пытаются как можно прочнее привязать информационные сектора к структуре современного общества, в результате чего возникает монстр информационной индус­трии – машина виртуального манипулирования массовым сознанием, управляемая из единого центра, хотя в соответствии с предсказаниями Тоффлера информационные технологии уже сами по себе ведут к де­централизации власти.

Все это позволяет сделать вывод: информационные технологии нового поколения сами но себе не гарантируют выход из кризиса современ­ной цивилизации. Они создают лишь поле, в котором может произойти преодоление кризиса. Золотые плоды информационного общества вызрели на уродливом дереве индустриальной цивилизации и могут быть сорваны человечеством, а могут и сгнить вместе с деревом. Суть кон­структивной трансформации общества – в преодолении качественных характеристик как традиционной, так и индустриальной систем. Тради­ционное общество ориентировано на воспроизводство существующих форм жизни. Индустриальное общество делает качественный шаг от этого – оно основано на массовом копировании результатов творчест­ва элиты. Создавая небывалые прежде возможности для творчества элиты, индустриализм превращает остальное человечество и природу в инструмент проведения замыслов немногих «творцов», которые поглощены инерцией машины, основанной на копировании, штамповке созданных ранее шаблонов. Мир идет по пути их совершенствования и навязывания новых видов старых шаблонов населению. Инерция этой машины слишком велика, чтобы ее можно было остановить. Но она вот-вот разрушится под собственной тяжестью. Выход может быть найден в отказе от принципа массового воспроизводства по шаблону. «Золотые плоды» индустриального общества – информационные тех­нологии, культура гражданского общества и самоуправления, опыт не­насильственного разрешения конфликтов и т.д. – могут быть исполь­зованы теми, кто готов переступить через главный принцип индустри­ализма – управление со стороны элиты узкоспециализированными тружениками. Крушение индустриальной цивилизации легче всего пе­реживут те, кто меньше в ней нуждается, кто готов в сообществе с се­бе подобными стать собственной элитой, взять на себя роль творца, творить свой малый мир в сообществе с другими мирами. Этого нель­зя делать в одиночестве – творческий человек не может обойтись без общения, да и наследие специализации не позволит «выплыть в одиночку». «Ноевы ковчеги» новой цивилизации – альтернативные сооб­щества – должны взять на борт современного человечества «каждой твари по паре». Им необходимо держать тесную связь между собой, предупреждая о социальных бурях, поддерживая тонущих и тем самым повышая свой шанс достичь Арарата. Строительство сообществ, аль­тернативных современной «глобальной цивилизации», уже идет, хотя и недостаточно быстро. Необходимо объединение усилий тех, кто го­тов быть социальным творцом, изменяя свой образ жизни. На этом пу­ти важно удержаться от экстремистской страсти к разрушению. Не нужно ломать символы старого – они уйдут сами. Отказываясь от ско­вывающих формальных связей, следует дорожить человеческими от­ношениями, основанными на любви и дружбе. Здесь необходимо ру­ководствоваться принципом «не навреди». Больше человеческого теп­ла и равноправных связей (пусть и электронных), больше размышле­ний в общении с друзьями, больше самостоятельности в обеспечении, больше внимания детям и природе. И тогда человечество выйдет из кризиса не одичавшим до уровня средневековья, а способным к даль­нейшему развитию духа.

КОНФЛИКТ XXI ВЕКА

Кроме ковчегов, в бурном море будущего века будет плавать немало обломков, плотов с несчастными, пиратских бригов и роскошных яхт. По нашему опыту, существует немало сил, для которых предсказываемое развитие событий по кризисному сценарию объективно приемлемо и даже благоприятно. Это почти все структуры организованной преступности. Это производители низкотехнологичного оружия поля боя, спрос на которое будет расти. Это любые организованные структуры и группи­ровки, ориентированные на установление авторитарного контроля над населением. Это экстремистские организации и движения, мечтающие о дестабилизации нынешнего мирового порядка ради силового уста­новления нового, основанного на какой-либо ясно очерченной тотальной идее:религиозной, социальной, расово-национальной. Это информационные магнаты, использующие мощные СМИ для управления распадающимся социальным пространством. Им может противостоять гражданское общество, опирающееся на ту часть среднего класса, кото­рая готова выйти из подчинения крупного капитала и мафиозных сис­тем. Это слой людей, которые готовы руководить собой, чье главное до­стояние не капитал и рабочая сила, а знания и квалификация. Они компетентнее управленцев, сами творят полезный продукт, в значи­тельной степени информационный: новые технологии, услуги, впечат­ления, идеи. Уже сегодня эта сфера производства опережает по стоимо­сти промышленное производство. Такой средний слой заинтересован в самоуправлении и сильном гражданском обществе. Ядром этого граж­данского общества может стать сеть поселений и объединений соци­альных творцов. Сегодня гражданские организации слабы, зависимы и пронизаны иллюзиями. Но кризис, разрушающий современный мир, будет действовать на них благотворно: лишнее в системе «третьего сек­тора» без грантов и государственной помощи просто отомрет, иллюзии будут опровергнуты суровой реальностью, общественная потребность в гражданских организациях вырастет. У них есть путевка в будущее, по­тому что им не хватает денег на билет на «Титаник». И если мы сегодня будем активны и творчески деятельны, то, может быть, после первых трагических десятилетий века его продолжение будет вписано в исто­рию как благодатный период возрождения.

Этот период, который будет характеризоваться бурной деиндустриализацией, сопровождающейся стремительным развитием технологий, массовым освоением электроники и новых типов коммуникаций, рос­том информационного сектора, укреплением социальных гарантий со стороны общественных, а не государственных институтов, преодоле­нием экологического кризиса в результате подстраивания под среду, исходом населения из городов в поселения, состоящие из коттеджей, насыщенных аппаратурой, позволяющие вести не менее яркую, но бо­лее осмысленную, чем сейчас, жизнь. Информационная глобализация, которая может прийти на смену нынешней хозяйственной, позволит наконец согласовывать интересы различных регионов и культур, сбли­жать лучшее в них, преодолевая агрессию и деспотизм. Власть партий­ных и государственных бюрократий будет вытеснена самоуправлением и реальной демократией, благо технологии позволят без особых про­блем и отчужденного представительства выявлять мнение различных групп населения и их удельный вес. Человечество, не утеряв своей полифоничности, сможет перейти к решению проблем, стоящих перед землянами как целым.

Эта картина кажется утопией. Но, во-первых, это лишь оптимум, ко­торый возможен культурно и технологически только при условии ус­пешного исхода драматических событий начала века. Во-вторых, совре­менное западное общество казалось бы утопическим раем жителям средневековой Европы, вечно голодной и скованной железным обручем инквизиции, а бедствия середины XX века – непостижимым адом. Об­щество человека творческого имеет шанс решить проблемы современ­ного человечества, но это значит и приобрести свои проблемы, нам еще плохо понятные. Модель зрелого творческого (информационного) обще­ства, вероятно, будет основана на свободных ассоциациях производителей информации; регулируемых неким подобием центра, авторитет которого будет опираться прежде всего на превосходство знания. Вероятно, страти­фикация этого общества будет определяться уже не столько социальны­ми признаками, сколько психологическими. Соответственно и динами­ка сил будет далека от привычной нам социальной логики. Это будет ди­намичная борьба сил добра и зла в информационном пространстве, так же смутно осознаваемая нами, как и автором Апокалипсиса. Страшно делать шаг навстречу этому миру. Но необходимо решиться на это ради того, чтобы мы, наши дети и внуки решали свои проблемы, а не пробле­мы наших дедов.

Худшее, что можно сделать, это продолжать то же, что и вчера-позавче­ра, в святой надежде, что пронесет или образуется само собой. Не проне­сет и не образуется. В следующий кризис мы имеем все возможности вой­ти подготовленными, вооруженными необходимым знанием и понима­нием. И если мы не подготовимся, то даже переложить вину за следую­щий виток страданий будет уже не на кого. Самое большее – это начать вести себя разумно, то есть пытаться объединять тех, кто понял или спо­собен понять и действовать хотя бы на уровне взаимной известности, ин­формированности и доверия. Организация сотрудничества единомышлен­ников – это единственный шанс разумного выхода из цивилизационного кризиса. Оглядываясь на полтора-два десятка прошедших лет, мы имеем основание сказать, что следующий виток кризиса преодолим, если подго­товка кнему станет осознанной задачей хотя бы части населения, если со­циально активные граждане поймут, что с учетом прожитого можно прийти к кризису во всеоружии новых связей, новых отношений, таких, которые помогут пройти сквозь катаклизмы, сохранив лучшее, что созда­но нашей цивилизацией. Чтобы сделать это, не нужно творить чудеса. Де­тали конструктора, из которого строится новая цивилизация, рассыпаны по Земле: надо только наклониться, чтобы поднять их, надо только объе­диниться, протянуть друг другу руки, чтобы вовремя сложить их вместе. Если нагнется каждый, то мы можем и не заметить, как волны истории унесут в пучину ошибки и заблуждения, грязь и гордыню нашего мира, как однажды утром мы обнаружим себя на другом берегу.