2015 год в истории. Очерк первый: На берегу будущего

Автор: Шубин Александр Владленович

2015 год войдет в историю как не самый яркий и не переломный. Но тем интереснее противоборство тенденций, неопределенность, которая кристаллизуется в то будущее, которое будет лет через десять представляться нам безальтернативным прошлым.

Мир продолжает развиваться в контексте начавшегося в 2008 г. социально-экономического кризиса. Его острая фаза давно сменилась вялотекущей депрессией, на фоне которой в отдельных странах происходит даже экономический рост (особенно если считать в денежных единицах, натуральный эквивалент которых съедает инфляция). Но формальный незначительный общемировой рост – средняя температура по больнице. В отличие от периода мирового экономического подъёма, происходит очевидное падение промышленного производства ряда крупных стран, таких как Бразилия и Россия.

Там, где рост происходит, он носит восстановительный характер. Но сама система напоминает человека, который увяз в болоте. Поднимая одну ногу, он глубже увязает другой – нагрузка перекладывается на полупериферийные страны. Тормозится Китай, Евросоюз увяз в Греции.

Греческая «история политического успеха» Сиризы подтвердила, что реальный выход из кризиса возможен только тогда, когда есть ясное представление о том, чем заменить то наследство, от которого вы громогласно отказываетесь. А если вы не знаете этого, то начинается политический блеф под левыми или правыми знаменами, который заканчивается позорным крахом и унизительной Каноссой. Уж как А. Ципрас призывал гордых греков сказать «нет» жестким правилам Евросоюза на референдуме 5 июля. Но не объяснил, каким «да» дополнить это «нет». Не удивительно, что уже 14 июля он сам сказал кредиторам униженное «да». По следам опозорившегося, но прощенного гордыми греками Ципраса идут модные сейчас лидеры и проповедники левого крыла социал-либерализма, смело повторяющие банальности о недостатках капитализма, но не объясняющие, чем его заменить. Не лучше и набирающие вес правые радикалы, которые спекулируют на болезнях Системы, предлагая анестезию вместо лечения.

Важное подспорье правому крылу западной политической системы – поток мигрантов и террористические акты исламистов. При всей трагической яркости этих событий, в них мало новизны. Теракты 13 ноября потрясли Париж, как раньше потрясли США еще более масштабные теракты 11 сентября 2001 г., Испанию – взрыв на вокзале Аточа 11 марта 2004 г. Трагизм таких событий заключается еще и в их стратегической бессмысленности – они лишь укрепляют систему международного господства, против которой якобы направлены.

В силу иерархической организации современного мира теракты в ядре миросистемы воспринимаются как гораздо большие трагедии, чем на периферии. В январе 2015 года мы обсуждали нападение на Шарли Эбдо гораздо интенсивнее, чем теракт в Сане, где погибло 40 человек.

Отчасти дело в европоцентричном снобизме, но не все так просто. В Йемене разгорелось трагическое, важное, но «вечное» в истории региона ксенофобско-этническое выяснение отношений между суннитами и шиитами. В марте в него открыто вмешалась Саудовская Аравия. За спиной шиитов по-прежнему стоит Иран. Снятие санкций с Ирана, соглашение о котором достигнуто 14 июля, с неизбежностью обостряет противоборство двух религиозно-политических центров региона и на нефтяном рынке. Чтобы избежать потери своих сфер влияния, Саудовская Аравия развернула рискованную демпинговую игру.

Ситуация в Сане в связи с суннитско-шиитским конфликтом была важна, конечно, но для понимания констант истории, а не будущего человечества. Борьба суннитских и шиитских государственно-политических структур – долгосрочная историческая константа, она имеет в своей основе мало новизны. В мировой системе она является частным случаем конкуренции периферийных центров, в истории идей – тупиком, подменяющим обмен аргументов стравливанием народов. Эта борьба уносила и, увы, будет уносить множество жизней в порядке исторической рутины. Так будет продолжаться, пока в регионе выясняют отношения воинствующие конфессиональные движения и авторитарные исламские государства, к тому же соперничающие на нефтяном рынке.

Теракты, направленные против масс населения, виновного лишь в принадлежности к определенной стране или образу жизни – свидетельство мышления эпохи геноцидов: противника не нужно убеждать в правоте своих идей или в мирном сосуществовании культур, нужно уничтожать носителей враждебной культуры. Запад попытался играть роль полицейского в этих конфликтах, не поняв их глубокую связь с уровнем и особенностями политической культуры, применяя методы, «сработавшие» в 90-е гг. на Балканах – бомбардировки с недосягаемой для противника высоты. Бомбардировками можно разрушить государство, но не движение. Нельзя быть недосягаемым, если ты не инопланетянин – террористы с Востока без большого труда находят путь на Запад, и для этого не нужны переселенческие волны, как показало 11 сентября 2001 г. Теракты исламских экстремистов в Европе – в этом году особенно пострадала Франция – лежат в этом же ряду. Это не новость для истории хронологического начала XXIвека.

Нападение на Шарли Эбдо 7 января оказалось важным не самим фактом насилия (мало ли в современном мире насилия), а обсуждением поставленного с шокирующей остротой вопроса о пределах свободы слова и мультикультурализма в современном мире. Участники споров разделились на тех, кто «мы – Шарли», и кто считает, что «сами виноваты». Могут ли разные системы ценностей сосуществовать на одной территории, возможно ли мирное сосуществование субкультур и мультикультурное будущее? А это уже вопрос, связанный с выбором пути человечества в реальный, а не только хронологический XXI век.

В ожидании перезагрузки

Эти пути – сплошные вопросительные знаки. В первой половине ХХ века или в XIX веке споры о перспективах мира шли между сторонниками ясных проектов. Наступивший после распада СССР временный «конец истории» стал периодом беспроектности. Коммунистический проект был дискредитирован, но и либеральный, «воплотившись», быстро потерял привлекательность для большинства человечества, потому что в случае победы либеральной модели мироустройства «пряников не хватает на всех».

5 ноября участники марша миллиона масок (то есть анонимусы, сторонники неограниченной свободы информации) в США и Западной Европе протестовали против притеснений Интернет-пространства государственными органами. В Лондоне они даже скандировали «Революция!» Но ради какого нового общества эта революция? Каков ее конструктивный идеал? Пока под масками или в офисах не созреет понимание этого, не будет и революции. Будут одни имитации.

Далекое будущее интересует правителей мира сего скорее как повод для пиара. Всё-таки 2015 год оказался самым теплым за всю историю метеонаблюдений. Мировые лидеры озабочены проблемами климата – никто не хочет выглядеть варваром. Договор о климате, согласованный в Париже 12 декабря, нацелен на борьбу за градусы с тем, чтобы сбалансировать промышленные выбросы и их поглощение к 2050 г. Но санкций он не предусматривает. До 2050 года умрёт или ишак, или султан, или Насреддин. Признав, что современное общество может погубить планету, его лидеры делают вид, что не видят связи между структурой этого общества и губительным воздействием промышленности на природу. Индустриальное общество еле-еле помещается на Земле, и все ещё не ясно, как оно должно быть изменено, чтобы человечество могло развиваться дальше. И дело не только в экологии, значение которой недооценивается современным обывателем, но и в экономике, ежедневно кусающей его за карман.

В ядре миросистемы после начала кризиса все еще не найден стратегический выход из него, без чего новый устойчивый подъем невозможен. Старый драйвер развития в виде компьютерно-коммуникационного сектора пока выдохся, дошел до пределов роста, насытил потребности. «Ты купил, я купил, мы его не любим – он тоже купил…» А потом – торможение спроса, следом торможение доходов, обрушение пирамид, лопающиеся финансовые и ипотечные пузыри… Ожидание перезагрузки экономики. Новый драйвер пока не найден, и исторический опыт показывает, что вряд ли он может быть найден без серьезных социальный изменений, исторических перемен. За бурными шестидесятыми пришла компьютеризация, за концом «Холодной войны» – глобальный коммуникационный рост. Но есть и жутковатые примеры. Для выхода из мировой депрессии 30-х «понадобились» не только социальные реформы Рузвельта и других создателей социального государства, но и Вторая мировая война.

Волны с периферии бьют в берега Европы потоками беженцев, в 2015 году несколько сильнее, чем обычно (об этом мы еще поговорим). Это ведет к усилению право-радикальных сил (вроде французского Национального фронта), но западная политическая система в общем адаптирована к нему (что подтвердили региональные выборы 2015 г. во Франции). Сколько было опасений в левых и демократических кругах по поводу прихода к власти Саркози, но он оказался банальным правоцентристским президентом. Перспективы правого радикализма в Европе, как и в 30-е гг., связаны в большей степени не с мигрантами, а с социально-экономическим кризисом. Однако пока правые радикалы не предложили столь же целостной программы преобразований, какой в 30-е гг. был фашизм (правда, слева влиятельной программы системных перемен тоже не предложено).

В условиях мирового кризиса риторика радикализируется, слышится треск государственных и межгосударственных конструкций. Но в 2015 г. они вполне выдержали нагрузку: Шотландия и Каталония остались в пределах прежних государственных границ, европейские институты с присущим им скрипом принимают решения по укреплению границ Евросоюза и «перевариванию» беженцев в рамках мультикультурной системы, которую уже не первый год хоронят националисты. Миграционный кризис стал поводом скорее для укрепления европейских структур, чем для их развала. Временные ограничения Шенгена (их временность подчеркивается) нужны для того, чтобы протолкнуть решения об общих стандартах миграционной политики и защиты границ. Евросоюз – недостроенное здание, и каждый новый вызов напоминает европейцам, что его нужно достраивать поскорее. Мировой шторм все-таки лучше переживать вместе, потому что он проявляется не только в экономике. Страны с более сильными экономиками не могут «отплыть на безопасное расстояние» от своих менее удачливых географических соседей. Для окончательного крушения Шенгена и Евросоюза нужны все-таки гораздо более серьезные вызовы, чем предложил 2015 год.

Мировой кризис, как и в 30-е годы, ставит вопрос о необходимости глубинных перемен. Урок 30-х гг. – без изменения социально-политических систем преодолеть серьезный кризис нельзя, но можно его затянуть и усугубить его последствия.

Что обеспечит перезагрузку мировой истории в начале XXI века? «Третья мировая будет ломовая»? Или роботизация, прорыв в области медицины, креативные поселения (настоящие наукограды – не чета Сколково), растущие как грибы после дождя?

Каравеллы на старте

2015 год не дает ответа на этот вопрос, но оставляет подсказки. Миросистема капитализма предполагает, что ядро не может жить без периферии. Мы, жители периферии, обычно возмущаемся по этому поводу, размахивая старым добрым антиимпериалистическим знаменем. Но что будет, если им не понадобятся больше наши нефть и зерно? 16 декабря США отменили старинный запрет на экспорт нефти. Глобализация? Не только: США больше не боятся, что их отключат от нефти. Стимулирование внедрения энергоэффективных технологий даёт свои результаты – современным развитым экономикам нужно меньше нефти. Руководители Запада приходят к выводу, что в случае чего он может сам обеспечить себя энергоносителями. И продовольствием. И космическими извозчиками (в 2015 г. научились сажать на наземную стартовую площадку космические корабли, которые прежде просто сгорали, что может удешевить полеты).

Ядро начинает отрываться от периферии настолько, что в стратегической перспективе периферия может оказаться не очень-то нужна, что будет означать сдвиг формационного значения.

Разумеется, формационный сдвиг заключается не только в этом и находится только в самом начале. Ни одна страна мира не живет пока в «постиндустриальном» обществе, то есть такой социальной системе, которая качественно отличалась бы от развитых обществ ХХ века. Если миру предстоит формационный переход такого же масштаба, как сдвиг от аграрного традиционного общества к индустриальному городскому – то человечество находится на той же фазе, на которой индустриальный прогресс был в конце XV века: многое готово, но корабли Колумба еще только выходят из гавани, Лютер еще только обдумывает свои тезисы, мануфактуры еще не очень конкурентоспособны, а аристократия еще не видит угрозы своему вечному владычеству. То, чем для модернизации был XVI век, может происходить в XXI веке для качественно новых постиндустриальных (моделирующих, социалистических, гражданских – назвать можно по-разному) отношений. А может так и не наступить. Этот исторический выбор ещё не сделан, особенно в среднеразвитых странах. Однако без движения вперед мы так и останемся на берегу этого океана. Без движения вперед неизбежно движение назад, к одичанию численно разрастающегося и ожесточающегося человечества среди развалин ХХ века. Чтобы представить себе картину этого нежелательного будущего, достаточно взглянуть на фото из Донбасса и Сирии. И осознать, что уже сейчас нужно изо всех сил действовать в пользу прогрессивной альтернативы, готовить качественные, принципиальные социальные перемены в сторону креативности, самоуправления, преодоления социального разделения и отчуждения (подробнее см.). Там, где эта борьба будет успешна, там и возникнут центры, очаги будущего.