Савельев В.Г. Эволюция социальных систем и общество будущего

Я вот все размышляю о будущем человечества…

Экономический кризис в данном случае значения не имеет. Кризис – явление промежуточное. Он не первый и не последний. Более того, ни к каким радикальным изменениям ни в отечестве, ни в мире он не приведет. Все вернется на круги своя. И в финансово-торговых отношениях, и в экономике, и в политике. Произойдет, может быть, некоторая коррекция отдельных социальных институтов, не более того. Я же думаю о глобальной перспективе.

Кроме общего интереса, есть и специальная причина данных размышлений. Социологическая теория, не имеющая своего образа будущего, вряд ли может быть интересна. Ведь сама причина обращения к социальной теме находится в неудовлетворенности имеющимся положением вещей. Хочется понять не только происходящее, хочется знать, как можно изменить этот странный и не очень приятный для большинства людей мир.

Раньше, в детстве, все было просто. Был совок и светлое будущее в форме коммунизма как само собой разумеющаяся перспектива. Стругацкие опять-таки замечательно писали! Всегда можно было почитать и представить. Не обязательно было даже связывать такое будущее с текущей советской действительностью. Во-первых, она, эта текущая действительность, как бы представляла собой социализм (ну, там, развитой, или как-нибудь так…), а вовсе не коммунизм. Во-вторых, даже если признавать советский опыт неудачным, сама по себе эта неудача не опровергала коммунистического прогноза. Можно ведь было предположить, что возможны и удачные опыты на тему социализма-коммунизма.

Затем произошло в моей жизни два события. С одной стороны, я стал изучать марксизм, а также саму социалистическую и коммунистическую идейную традицию. И стало понятно, что сладкие грезы различных авторов на тему социализма-коммунизма всегда выглядят для здравомыслящего и критически настроенного читателя как картины какого-то чудовищного, недоброго и несвободного, аскетичного и принудительного общества, мало приспособленного для нормальной человеческой жизни. А марксизм как наиболее развернутая концепция будущего и оптимальный метод объяснения прошлого и настоящего – просто липа! Сомнительное, необоснованное, сильно идеологизированное и эмоционально нагруженное учение.

Теория трудовой прибавочной стоимости – чушь, потому что не кажется достаточной, да что там, просто необходимой, для объяснения стоимости.

Теория классовой борьбы как движущей силы исторического развития – ерунда, потому что не работает, то есть историю с ее помощью не объяснить, как ни старайся. Например, говорить о буржуазной революции с некоторой натяжкой еще можно, но говорить о революции феодальной просто смешно. Это получается, что феодализм возник в недрах рабовладения или первобытнообщинного строя, а феодалы были угнетенной социальной группой, пока не освободились в результате свержения старого строя. Бред ведь! А собственно рабочая революция почему-то произошла в крестьянской стране – России. И армия, победившая в гражданской войне, состояла из крестьян. Крестьян, набранных при помощи вполне традиционного для государств любого типа принуждения.

Идея самовозрастающих материальных потребностей как обоснование социального прогресса – как минимум спорна, и уж в любом случае нуждается в серьезном обосновании. Простого постулирования такой фундаментальной идеи недостаточно! В то время как основоположники сразу принимают ее как аксиому, и нигде даже не пытаются поговорить на эту тему.

В общем, изучение марксизма привело к парадоксальному результату! Из чего следовало, почему должно было возникнуть светлое коммунистическое будущее, стало решительно непонятно!

С другой стороны, отечественный социализм вдруг умер в жутких конвульсиях. Подтвердив эмпирически, что марксизм ничего в общественной жизни ни понять, ни объяснить, не способен. Ибо никакой классовой борьбой коллапс и гибель социализма не сопровождались. Более того, в отсутствие частной собственности и класса частных собственников данную капиталистическую революцию (а с точки зрения марксизма эти изменения могут быть названы только капиталистической революцией) просто некому было совершать! И вообще, классовая революция как регрессивное явление марксизмом не предусматривалась. То есть ее вообще быть не могло!

Кроме того, гибель нашего советского социализма показала еще и то, что подобный строй не реформируем в принципе. То есть он либо существует в форме диктатуры пролетариата (ну плюс еще некоторое время может длить свое существование в качестве вырожденной формы диктатуры пролетариата – общенародной власти трудящихся с коммунистической партией как руководящей и направляющей силой), либо не существует вообще. И смысл, и содержание этого социального стоя становились непонятны.

Совок вообще-то мне не жаль, и никогда жаль не было. Однако каковы выводы?

Во-первых, наиболее пригодным для нормальной человеческой жизни оказался западный так называемый капитализм. Мало того, что там человек оказался более свободен! У них, у капиталистов, уровень жизни населения оказался выше! Там, в условиях эксплуатации человека человеком, и жизнь, и возможности самореализации, и общественный порядок оказались на гораздо более высоком уровне.

Во-вторых, подтвердилось, что этот западный мир, являющийся с точки зрения советского человека едва ли не идеальным, с его магазинами и изобилием сортов колбасы, с бесконечным разнообразием шмоток и бытовых устройств, с максимальной свободой от партии, правительства, митингов и демонстраций, осточертевших собраний трудовых или учебных коллективов, выездов в колхозы и на овощебазы, с возможностью распоряжаться собой и своим временем, зарабатывать столько денег, сколько можешь и хочешь, теоретической возможностью делать то, что ты хочешь и можешь, строить жизнь по своему усмотрению, не обращая внимания на планы партии и правительства, весьма далек от совершенства. 

То есть развитые западные страны построили, без всякого сомнения, гораздо более симпатичные общества. Эти общества, с точки зрения советского развитого социализма, безусловно, являются более продвинутыми. Реорганизация социальной жизни на западный манер, без всякого сомнения, является прогрессом, как для советских обществ, так и для советских людей. Однако, вот в чем беда, мы вдруг лишились социального идеала! Социализм, развитой или не очень, имел мыслимую перспективу в виде коммунизма. И мы надеялись, что это реально, что это возможно, что, так или иначе, рано или поздно, но мы туда придем. И будет нам – от каждого по способностям, каждому по потребностям. То есть, переводя на нормальный язык, каждый будет делать именно то, к чему способен и что делать хочет, а потреблять – то, что пожелает. И не будет не только мифической эксплуатации человека человеком, не будет нищеты, неравенства, злобы, преступности и т.п. Идеал, ведь, правда?! Тут тебе и самореализация, и нормальный уровень материальной жизни, и осознание общности с другими людьми, и чувство нужности и принадлежности к чему-то большему, не просто работа, труд, но общественно значимый труд, служение, достойная человека жизненная цель, а кроме того еще и защищенность. Чего может еще хотеть человек в социуме?

А у так называемого капитализма будущего нет. Он и есть – будущее. То есть получается, что достигнутое в развитых странах – максимум. Другого ничего не будет!

Ой-ёй! При таком взгляде начинаешь думать не только о преимуществах, но и о недостатках. А их так много, что впору вновь думать о какой-нибудь новой революции! Вот только какой?

Итак, у советского социализма теоретически будущее было очень и очень светлым, но достойного настоящего не было. Низкий уровень жизни, отсутствие личных свобод. Ну, плюс еще проблемы с экономикой. Не в том смысле, что советский строй погиб из-за экономического кризиса, вызванного падением цен на нефть. С этим я категорически не согласен, это такой вульгарный марксизм, в котором от марксизма практически ничего не осталось, однако новых идей к нему фактически не добавилось. Просто все сложности и извивы марксистского понимания истории спрямлены, как в том анекдоте об одной извилине.

Да, были проблемы еще с политическим и социальным строем. То есть, получается, идеальное будущее было только теоретическое, а в действительности существовал ворох проблем. И, поскольку историческая для нашего развития потребность в тоталитарном этатистском общественном устройстве ко времени перестройки окончательно миновала, выглядело такое общественное устройство уродски не только в глазах Запада, но даже в глазах простого советского человека. Для этого даже не надо было быть диссидентом!

В результате всего этого мы вернулись в русло естественного развития, к плюралистической демократии и торговому капитализму.

У так называемых капиталистических, а на самом деле торговых либерально-демократических обществ, есть более-менее достойное, с точки зрения значительной части граждан, настоящее, а вот будущего, способного радикально и окончательно решить все человеческие проблемы, нет. Общество всеобщего благоденствия  в тех же США не просматривается, ни практически, ни теоретически. Ну, никак! Но без мечты о будущем человечество не может!

Вопрос – как быть простому идеалисту-мечтателю? Неужели максимум, который он может позволить себе представить – это достижение нашим российским обществом уровня развитых капиталистических стран. Которые, как мы уже констатировали, не решили окончательно ни одну социальную проблему! Ну, кроме того, что более-менее накормили и обеспечили бытовой комфорт значительной части населения! Но не всех!!!

Это уже кое-что, скажете вы, и будете правы! Но этого недостаточно! И проблема даже не в том, что совершенно неочевидна достижимость их уровня жизни для всего населения планеты без экологической катастрофы и гибели человеческой цивилизации. Это, в контексте данного рассуждения, вопрос второй. Проблема в том, что не может быть то устройство жизни, которое существует в США (или в европейских странах), служить образом идеального общества. Имущественное и социальное неравенство. Наличие социальных полюсов, в границах которых у одних – максимум возможного, у других – средне, а у некоторых совсем мало или вообще ничего. Социальная рознь по национальному,  профессиональному, тому же имущественному и другим признакам. Преступность. Безработица. Периодические экономические кризисы. Необходимость вести вполне реальные, горячие (впрочем, и холодные) войны, в которых гибнут вполне реальные граждане. Отсутствие возможностей самореализации для всех членов общества (а перед теми, кто такой возможностью располагает, встает вопрос о том, чего, собственно, хотеть-то?! вроде бы все есть!!!). Личностные проблемы, порожденные такой социальной жизнью, касаются всех и каждого, от самых благополучных в материальном отношении граждан, до всех остальных (естественно, речь идет о личностных проблемах социального, а не индивидуального генезиса).

А что делать в этой ситуации западному утописту? Бороться с глобализмом, списывая на него все проблемы, имеющиеся в современном человеческом мире? Или стряхивать пыль с залежавшихся левых идей?  Любого происхождения и любой степени обоснованности, лишь бы полевее и порадикальнее? Неужели это максимум?!

К сожалению, у меня есть подозрение, что все эти проблемы в рамках государственной модели общественной организации просто непреодолимы!

Объясню почему! Но тут, волей-неволей, придется обратиться к макросоциологии, то есть к теории социума.

Я не буду рассказывать о разных точках зрения на то, что такое общество. Их много, хороших и разных. Только толку в них маловато. Кто интересовался, тот знает. Поэтому констатируем факт, что консенсуса на данный момент нет. Это значит, что наука еще не пришла к единому мнению относительно того, какова природа общественной организации людей, какова структура социума, каковы причины и порядок социального развития.

Самое забавное, что этот вопрос и на повестке дня особенно не стоит! Удобная точка зрения, снимающая с мыслящей части человечества  ответственность, состоит в том, что не понятое на сегодняшний день вряд ли вообще можно понять. То есть науки существуют естественные, а существуют гуманитарные. Реальность – природная и социальная. Для последней нужны другие, особые методы, не ведущие к сколько-нибудь точному знанию и пониманию, как это ни странно звучит! Впрочем,  возможно у меня устаревшие сведения, и этот скептицизм преобладает только среди наших социологов и философов. Все-таки была у них, как казалось, самая прогрессивная всеобъясняющая теория. А кто не верил, прошел в свое время естественный отбор в рамках советской образовательной и политической системы. Остались позитивно настроенные умы, и все было хорошо, можно было работать, улучшать прогрессивное видение, да только старый строй взял и рухнул. Такое разочарование! Во что верить, откуда вычитывать истины? Так будем же скептиками! Впрочем, я увлекся… К тому же почитать всегда есть что. Марксизм актуальность потерял, но ведь западная мысль это столетие чем-то, да занималась! Ничего особенно не достигла, но зато создала достаточно большое количество материалов!

У меня есть свое понимание социума, о нем я и пишу. Так что вот вам краткое изложение моей теории цикличного адаптационно-деятельностного социума. Без него не обойтись, так как непонятны будут мои соображения о возможном эволюционном пути для социума. Постараюсь быть предельно кратким.

 Нам известны две макросоциальные формы – родоплеменная община и общество/государство. Последняя форма является современным типом социальной организации. Притом, что ей уже как минимум 5 тысяч лет. Типологически Древнеегипетское царство, Российская империя и современные, например, Великобритания или США, отличаются только деталями, но не самим принципом общественной организации.

В основе любой социальной макросистемы, будь то  родоплеменная община или государственно организованное общество, лежит определенный тип адаптационной коллективной деятельности. Адаптация может быть к природе, а может быть – к социальной среде.  Социальная среда в данном случае понимается как множество человеческих сообществ, конкурирующих за природные ресурсы.

Родоплеменные общины строятся на базе хозяйственной деятельности. Ну, там, охота, рыболовство, собирательство. Хозяйствование имеет характер не столько деятельности, сколько недифференцированной жизнедеятельности.

В обществе/государстве базовой адаптационной деятельностью могут быть либо война, либо торговля. Если хозяйственная деятельность обеспечивает адаптацию человека к природной среде, то и война, и торговля связаны с необходимостью приспособления к среде социальной, среде больших людских сообществ. Людей становится так много, что природа оказывается поделенной между ними. Таким образом, в основе современных обществ лежит не производство, а перераспределение – ресурсов и результатов производственной деятельности. Война обеспечивает перераспределение силовое, торговля обеспечивает перераспределение путем обмена. Хозяйственная деятельность как таковая в своем развитии, а также на уровне организационных форм, подчиняется интересам либо войны, либо торговли.

Разделение труда имеет следствием деление людей на различные профессиональные группы с разным социальным статусом. Ясно, что в период доминирования военной деятельности привилегированное положение имеют военные. В период доминирования торговли – торговцы, в том числе финансисты, торгующие деньгами, и промышленники, производящие товары для продажи. Понятно, что социум в целом перестает быть непосредственно данным, очевидным деятельностным коллективом. Люди зависят друг от друга, но не всегда эту зависимость осознают. И не всегда согласны с тем, что зависимость должна быть именно такой, какой является. То есть торговцы не обязательно соглашаются с доминированием военных, и наоборот. Одновременно люди, занятые хозяйственной деятельность, далеко не всегда понимают необходимость того, что над ними стоят либо вояки, либо торгаши. Ибо именно он, человек труда, производитель является единственно достойным членом социума! Ну и так далее…

Сложности организации запутанных отношений приводят к дифференциации различных значимых сторон общественной жизни. Образуются три независимые подсистемы социальных отношений. Наряду с адаптационно-деятельностной подсистемой возникают идеолого-социальная и властно-политическая подсистемы.

Деятельностная подсистема обеспечивает функционирование всех видов адаптационной деятельности в порядке определенного подчинения. То есть организует взаимодействие хозяйственной, военной и торговой (а также других, подчиненных с точки зрения адаптации собственно, например, образовательной, научно-исследовательской, развлекательной) видов деятельности и членов общества как функционалов. Значимые характеристики деятельностной подсистемы: какая деятельность социально доминирует, военная или торговая (военная защита, военная экспансия, внешнеторговая экспансия, внутренняя торговля); чем управляет социум – собственно деятельностью (деятельностными организациями) или ресурсами деятельности; кто является настоящим полноценным деятелем в данной системе – владелец или деятель, иначе говоря, собственник ресурсов или специалист в данном виде деятельности.

Идеологическая система обеспечивает поддержание общественного единства на индивидуальном уровне, путем создания и внедрения в умы членов социума тех или иных представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Что есть общество, что такое власть, почему должна быть элита и рядовые граждане, почему важно воевать, а не торговать или просто жить себе спокойно интересами личного хозяйства, почему существуют богатые и бедные, знатные и не очень, и как во всем этом увидеть Великую Социальную Справедливость и Неизбежность.  Характеристики: общественный идеал – единый коллектив (деятельностное общество) или сообщество индивидов (частноправовое общество); вид преобладающей в обществе идеологии (национализм, этатизм, либерализм или демократизм); лицо члена общества (гражданин или представитель социальной группы, класса).

Властно-политическая подсистема делает то же самое, что и идеологическая, то есть поддерживает общественное единство, но на уровне общесоциальном, путем создания внешних, отдельным людям властных институтов, способных созидать общественный порядок как в нормальных условиях, путем поддержания традиции и создания административно-законодательной базы сосуществования, так и в условиях, когда общепринятые нормы нарушаются либо отдельными индивидами (преступниками), либо коллективами, исповедующими иную социальную идеологию (политическими группами и движениями), либо стихийным возмущением народных масс. Характеристики: способ организации центральной власти – моноцентризм (моноархия, спасибо г-же Крыштановской за термин, термин монархия имеет традиционно более узкий объем) или полицентризм (соответственно, полиархия); способ взаимодействия центральной и территориальных властей – централизм (унитаризм) или децентрализм (федерализм/конфедерализм, только не номинальный, а реальный); субъектность власти, наделенность властью лица или ряда лиц и способ легитимизации властных полномочий (наследственная элита, наследственны правитель, выборный правитель, выборная элита).

Человек существует в рамках адаптационно-деятельностной подсистемы как профессионал, в рамках идеологической подсистемы как представитель социальной группы и гражданин, в рамках властно-политической подсистемы – как управляющий или управляемый, передающий свои властные полномочия некоторому властному коллективу или единоличному лидеру. Жесткой взаимозависимости между этими тремя ролями нет. То есть человек как деятель может выбрать любую из идеологических систем, но склонен, естественно, к той, которая больше соответствует его профессиональным, деятельным интересам. Но в принципе рабочий может быть за капиталистов, а капиталист – за социализм, крестьянин – за барина, а барин – за его освобождении. Ничего неожиданного здесь нет. Далее, человек – социальный профессионал, определившийся со своими идеологическими предпочтениями и осознавший себя либо гражданином в ряду других граждан, либо членом какой-то особенной социальной группы с её специфическими социально-групповыми интересами, может с равной степенью вероятности быть сторонником как единоличного правления, так и коллективного правления элиты, как федерализма (децентрализма), так и унитаризма (централизма) в территориальном устройстве, как сторонником разделения властей, так и адептом властного моноцентризма (моноархии).

Это все! Ну, если не касаться того раздела моей теории, который говорит о цикличности социального развития.

Впрочем, еще чуть-чуть. В течение длительного исторического периода в рамках данного социума доминируют поочередно два вида адаптационной деятельности. Например, в современных западных торговых обществах чередуется преобладание внешнеторговой экспансии и внутренней торговли. Причем внутреннюю торговлю, как существенный вид социальной адаптационной деятельности, открыли сравнительно недавно. Где-то во второй половине XVII в. это сделали голландцы (и/или где-то в то же время – швейцарцы). Затем  доминирование внутренней торговли попробовали англичане и американцы во второй половине XVIII в., затем к ним присоединились французы в конце XIX в. Конечно, как вид деятельности внутренняя торговля (как и все базовые виды деятельности) существовала всегда, однако возможность ее доминирования в социуме была осознана сравнительно недавно.

Мы тоже переходим, видимо, в данную группу государств. Однако еще никогда за всю историю государства Руси-России у нас не только не было преобладания внутренней торговли, у нас и преобладание внешней торговли в деятельностной подсистеме утвердилось только во второй половине XX в., после многовекового перерыва. Россия с XIV по XX вв. была военным социумом, со всеми вытекающими последствиями. С одной стороны, завоевали, присоединили и длительное время удерживали 1/6 часть суши, с другой стороны, именно на это тратили все внутренние ресурсы. Что, собственно, и обусловило низкий уровень жизни и культуры населения, технико-технологическое отставание и прочие прелести нашей российской жизни.

Так вот, что нам все это дает с точки зрения футурологии?

А дает нам это вот что.

Во-первых, современное общество живет борьбой за ресурсы и их производные (предметы потребления, в том числе орудия труда и др.). Это составляет суть межгосударственных отношений. Это не менее существенно и для внутригосударственных отношений. Ради этого общество существует в виде государства. То есть природа социальной жизни в этом аспекте – конкуренция отдельных людей и социальных групп. Она может быть по-разному организована.  Могут бороться идеи, техники и технологии, навыки и умения, а могут – социальные позиции, то есть сословия, кланы и др. Она может быть мирной или силовой. Суть от этого не меняется.

Конкуренция стимулирует социальный прогресс, является его движущей силой. Одновременно она создает социальные проблемы. Наверное, не меньшие, чем те, что решает. Просто другие. Не говоря уже о том, что в конкурентной борьбе побеждает не обязательно самый полезный с точки зрения прогресса. В конкурентных отношениях всегда есть социальный победитель, а есть побежденный. Внутри государства это оборачивается социальным расслоением, формированием элитных групп, деградацией какой-то части населения. Средний класс, конечно, стабилизирует общество, однако он никогда не станет единственным. Государство усилиями власти и общественных организаций может сколько угодно пытаться реанимировать проигравших, однако оно не в состоянии решить эту проблему коренным образом. Идея равенства и справедливости принципиально неосуществима ни в плане текущего состояния различных социальных слоев и конкретных граждан, ни в плане создания потенциала равных возможностей. А если предположить, что каким-то фантастическим способом это случиться, общество потеряет не только стимулы развития, общество распадется. Так как все социальные структуры построены таким образом, что есть верхушка, которая является управленческим социальным слоем. У этого слоя больше прав, больше возможностей, но в целом именно на нем лежит вся социальная ответственность за функционирование государственно организованного общества. Не будет привелегий – не будет и людей, стремящихся возглавить социальные организации и социальные группы. А без лидеров таковые существовать не могут. Таким образом, государственный социум обречен на вечную борьбу верхов и низов и постоянную, изматывающую гонку каждого из своих членов за сохранением или улучшением своего положения.

Во внешней социальной среде, среде государств, конкуренция неизбежно приводит к разделению на великие державы и все прочие государства, а также к возникновению государств-изгоев, не желающих принимать текущее положение вещей. Хорошо, если конкуренция вызывает мирное соревнование. А если борьба выливается в войны?

Кроме того, следует понимать, что более-менее приемлемое для большей части граждан  качество жизни существует в государствах, которые составляют меньшинство, как с точки зрения населения, так и с точки зрения занимаемой территории. И до сих пор неизвестно, насколько высокое качество жизни меньшинства связано в масштабах планеты с низким качеством жизни большинства. Это не вопрос абстрактной социальной справедливости. Это проблема перспектив межгосударственных отношений, способности государств и народов к длительному мирному сосуществованию.

И здесь мы приходим к тому, что во-вторых. Развитые государства, доминирующие сегодня на мировой арене и поддерживающие определенны мировой порядок, представляют собой торговые социумы. Это значит, что они ориентированы на обмен ресурсами и их производными между собой и с другими, развивающимися государствами мира, а не на их силовой отъем. Ну, например, та же война в Ираке. Можно сколько угодно говорить о том, что эта война вызвана борьбой за нефть. Однако в реальности она больше походит на полицейскую операцию по наведению порядка в районе, выпавшем из под контроля центральных мировых властей. США и их союзники в результате данной войны не получили территорий или контрибуций, а именно это является критерием, позволяющим судить о конечных целях военной операции. Наверное, можно говорить, что США получили торгово-экономические преференции в этой стране. Однако это свидетельствует скорее о том, что торговая деятельность в США является доминирующей, и какую бы операцию государство не затевало, торговцы обязательно примут в этом живейшее участие и обязательно получат свою долю выгод. Но нефтяные скважины и нефтяные запасы не были аннексированы Америкой, они остаются в распоряжении Ирака, и это государство будет получать свою выгоду от их эксплуатации. Может быть, эта выгода будет меньше той, которую государство получало или теоретически могло получить при Саддаме Хусейне. Но в любом случает речь идет об обмене, а не об отъеме.

То есть развитые государства в своей внешней политике в целом руководствуются торгово-экономической логикой, и это существенный шаг вперед с точки зрения качества человеческих отношений.  Однако, с одной стороны, далеко не все развивающиеся государства придерживаются этой логики. Среди них есть военные государства, отвергающие ценности мирной жизни. И с такими государствами торговым странам приходится сосуществовать, взаимодействовать, конкурировать. А значит, сохранять и развивать собственные военные системы, быть готовым к военным конфликтам, участвовать в войнах, жить под угрозой террористических акций. То есть торговые государства не могут полностью переориентироваться на мирное обменное взаимодействие, даже если бы действительно этого хотели. Они не до конца этого хотят, что правда – то правда! Военная сила даже в торговом социуме сохраняется как аргумент в конкуренции. Но, может быть, если бы все государства стали торговыми, военные средства окончательно утратили бы свою значимость. Впрочем, есть еще проблема внутреннего социального мира, и без принуждения здесь вообще вряд ли можно обойтись. С другой стороны, и развитые государства не вечно будут пребывать в таком мирном состоянии. Это, как раз, самое главное!

Государство, как я писал выше, основано на чередовании военной и торговой видов деятельности. Более детально это выглядит следующим образом. Государственная жизнь циклична. В основе циклов лежит поколенческая активность. Поколения утверждаются в социуме за счет противопоставления предшественникам. С точки зрения адаптационной деятельности это приводит к тому, что ведущий вид деятельности подвергается критике, и в какой-то момент начинается реорганизация деятельностной подсистемы социума, что приводит к изменению вида доминирующей деятельности. Это хорошо видно на примере современной России. Наверное, только ленивый сегодня не ругает нашу зависимость от продажи сырья. Разговоры ведутся преимущественно в том ключе, что нужно развивать внутренне производство, снижать зависимость от импортных товаров и т.д. Частично суть этих разговоров маскируется рассуждениями о том, что все беды происходят от того, что мы производим сырье, а не более сложные в технико-технологическом отношении товары. Но думаю, если бы мы производили промышленные товары для всего мира, как это делает Китай, разговор бы шел о том, что пора прекратить трату сил и ресурсов страны для обеспечения товарами всего мира, пора бы начать работать на себя, развивать производство для внутренних нужд и т.д. Весьма возможно, что подобные разговоры сейчас в Китае ведутся. В России разговоры о несовершенстве нашей экономики скоро приведут к тому, что совершится переориентация деятельностной системы на новые, внутриторговые цели. Торгово-экономическая система действительно переориентируется с производства экспортных товаров, сырья в нашем случае, на обслуживание внутреннего рынка, и доминировать в адаптационно-деятельностной системе будут не экспортеры, а торговцы, обслуживающие внутренний рынок. С соответствующим развитием внутреннего производства. Правда, внутреннее производство не обязательно будет абсолютно преобладать. Ведь производить можно и за рубежом, где условия производства выгоднее. Работа с внутренним рынком определяется не тем, где производится, а тем, где продается. Однако в целом ориентация торговли на внутренний рынок создает гораздо большие стимулы и значительно более демократические условия для производства товаров внутри данного государства. Так сегодня устроена торгово-экономическая система в США. Там внутреннее потребление в объеме ВВП составляет 66%, тогда как в России – 45%.

Но для нас здесь важно следующее. С моей точки зрения, существую большие исторические периоды, примерно в 600 лет, когда внутригосударственная динамика обеспечивается чередованием видов деятельности в рамках определенной адаптационно-деятельностной пары. Например, если закрепляется внешнеторговая экспансия и внутриторговая деятельность, то развитие социума сопровождается попеременным доминированием то внешнеторговой экспансии, то внутриторговой деятельности. Всего таких пар может быть три: военная защита – военная экспансия; военная экспансия – внешнеторговая экспансия; внешнеторговая экспансия – внутренняя торговля. Как я понимаю, если какие-то 600 лет доминирует пара военная защита – военная экспансия (в России с 1330 по 1942 год, например), то в следующие 600 лет эту пару может сменить одна из двух других, в то время как повторение того же набора доминирующих деятельностей невозможна (в истории не наблюдается).

России с 1942 года вступила в период глобального изменения своих деятельных целей, точнее, началось развитие в условиях смены деятельно-адаптационной пары. Оно должно привести к тому, что деятельностная система будет строиться либо на чередовании внешнеторговой экспансии и военной экспансии (маловероятно, хотя опасная возможность такого развития все-таки существует, если, например, возобладает идея разобраться с территориями бывшего СССР, населенными русскоязычным населением или связанными с русской военной традицией, например, с Севастополем и Крымом), либо на смене внешнеторговой экспансии внутренней торговлей и наоборот (наиболее вероятно). Парадоксальным кажется, и вызывает, конечно, сомнение как первую реакцию, утверждение о том, что начало этого периода относится к 1942 году. Казалось бы, какая может быть доминанта внешней торговли в разгар войны. Однако, во-первых, эта доминанта в 1942 году только начала устанавливаться, и более-менее определилась только к 1945 году, то есть к концу войны и естественному в таком случае новому формулированию внешнеполитических приоритетов. Кроме того, нужно иметь ввиду, что именно во время Отечественного периода второй мировой войны мы получили серьезный доступ к товарам наиболее развитых в экономическом отношении стран мира, таких, как Великобритания и США. Пусть Америка поставляла нам товары по ленд-лизу. С одной стороны, ленд-лиз можно рассматривать как обмен товаров на военные усилия СССР. С другой стороны, именно привычка к широкому потоку западных товаров могла стимулировать желание сохранить эти потоки и перейти от военного противостояния с капиталистическим миром к мирному сосуществованию и торговому обмену.

 Во-вторых, с точки зрения моей концепции цикличности, периоды сменяются не резко, потому что они частично, краями накладываются друг на друга по определенной схеме. Поэтому военная традиция продолжает существовать еще некоторое время в качестве сильной фоновой составляющей исторического процесса. Причем в рамках данной фоновой традиции с 1942 года тоже происходит изменение целей деятельностной подсистемы общества, переориентация с военной экспансии на военную защиту. Что опять-таки закрепляется в 1945 году. В более четком виде две эти доминанты, внешнеторговая экспансия как актуально доминирующий вид деятельности, и военная защита, как сильная тенденция фоновой традиции, утверждаются к 1954 году (изменение целей, как и изменение любой базовой социальной характеристики, занимает 13 лет). Получается следующая конфигурация: господство внешнеэкономической экспансии приводит к созданию мирового социалистического лагеря (рынка) и борьбе за развивающиеся страны (рынки) с параллельной мировой торговой системой, в которой доминируют США. Это происходит на фоне квазидоминирования  в СССР военной защиты с гипертрофированной оборонной промышленностью (которая не только ковала, так сказать, оружие защиты, но и производила значительную по объемам и стоимости военную продукцию для торговли со всеми доступными государствами, то есть являлась элементом политики внешнеторговой экспансии), постоянными кампаниями в пользу мира, разоруженческими инициативами и переосмыслением второй мировой войны в целом как оборонительной войны советского народа с немецкими захватчиками. Другое дело, что торговали плохо, зачастую меняли товары не на деньги, а на политические возможности или просто посулы. Однако дело-то было новым. Все-таки государство 612 лет существовало исключительно в военном режиме, не уважало мир, добробыт и «мещанские» ценности, презирало торговлю и торговцев, создавая максимум препятствий на пути их развития вплоть до того, что приняло идеологию марксизма, которая вообще отрицала необходимость торговли как таковой. Чему же тут удивляться?

Когда (и если) Россия придет к деятельностной паре внешнеторговая экспансия – внутренняя торговля, она окончательно вольется в ряды развитых государств современного мира. Нидерланды и Швейцария, затем Британия и США, затем Франция и другие европейские государства перешли к этой деятельностной конструкции раньше, начиная с XVII в. Однако этот большой мирный цикл доминирования торговли, как и все остальные, продлится около 600 лет. И дальше наступит кошмар! Эти государства начнут одно за другим выходит из мирной стадии, они станут претендовать на военно-территориальный передел мира. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до вероятности большой войны друг с другом и последующих бесконечных войн.

Вообще-то фантасты давно описали эту модель. Война сменяется торговлей, торговля – войной, вплоть до космических войн и галактических империй. Не знаю, насколько возможны войны в космическом масштабе, очень уж разрушительны будут технологии в случае, если человечество сможет освоить космос. Мне ближе идея, что человечество, достигая определенного технологического уровня, либо погибнет, либо откажется от войн навсегда. Однако фантастика – это ведь не о будущем, это ведь о настоящем! Так что такая тенденция подмечена давно.

Шесть веков – это мир до XXIII века, если в качестве отправной точки брать XVII в. Конечно, к тому времени расклад сил на планете изменится. Европа, например, движется сейчас к созданию единого европейского государства. Оно безусловно образуется на базе торговой деятельности, единое европейское государство возникает как торговое и первый большой период своего развития, то есть те самые 600 с чем-то лет, будет существовать как торговое. Если за начало европейского государства мы возьмем период образования первичной торгово-хозяйственной системы, то есть период 1951-1957 гг., когда  сформировалось Европейское сообщество угля и стали (ЕОУС), то единое европейское государство подойдет к периоду адаптационно-деятельностной трансформации, чреватой возвратом к военным целям и ценностям, к 2640-х годах. Это будет значительно позже, чем при условии самостоятельности европейских государств, но это все равно произойдет. Я думаю, это будет потенциально достаточно мощное в военном отношении государство. США подойдут к началу трансформации своей адаптационно-деятельностной подсистемы даже раньше, в 2400 –х годах. Россия вернется на тропу войны в 2550-х гг.

В истории что-то подобное уже было. Правда, поскольку внутренняя торговля как тип деятельности, способно доминировать в социуме и обеспечивать материальные стимулы конкурирующим гражданам государства, возникла сравнительно недавно, постольку торговля никогда не доминировала абсолютно, а общества не были сугубо мирными и торговыми. Однако даже модель, в которой военная деятельность чередуется с торговой (военная экспансия – внешнеторговая экспансия, как вы помните) обеспечила значительное укрепление ценностей мирной жизни, хозяйственно-бытовое процветание и расцвет культуры, как это было в периоды Высокого средневековья, Возрождения и Позднего средневековья на Западе (самое интересное, что в Руси-России подобный деятельностный период существовал как раз в период так называемого Раннего и начала Высокого европейского средневековья, с VII по XIII вв., в первый большой период развития русского государства ). Однако в целом время было достаточно кровавым. Думаю, с точки зрения того мирного расцвета, который должен будет наблюдаться за шесть веков преимущественно мирной жизни, даже вхождение в такой мягкий вариант милитаризации социума будет значительным регрессом. А если предположить, что государства сразу перескочат в  общества с чисто военной доминантой, по аналогии с историей Руси-России, которая полностью и безвозвратно милитаризировалась в XIII-XIV вв., что сопровождалось деградацией городов, гибелью многих ремесел, падением уровня жизни и фактически прекращением страны из городской в сельскую (правда, объяснение этому принято находить в монголо-татарском иге, но есть, например,  точка зрения, что было не иго, а союз, и тогда подобное объяснение выглядит не таким убедительным), то можно предположить, что человечество ожидает новая варваризация. В общем, перспективы весьма и весьма печальны. Человечество должно будет достигнуть процветания, однако продлится это процветание не очень долго с исторической точки зрения. А какого разрушительного масштаба может достигнуть войны  в XXV в., можно себе представить.

Впрочем, легко возразить, что это как-то уж слишком не скоро! Что неизвестно, доживет ли человечество до XXV в. Есть ведь вполне очевидные сегодняшние угрозы. Та же экология. Кроме того, процветание так называемого западного мира, даже если в него вольется Россия, а затем Китай, отнюдь не означает процветание всего мира. Я, например, не разбирался еще с циклами истории Индии. А в ней живет где-то шестая часть человечества. И не факт, что она находится в стадии исключительно торговой деятельностной доминанты. Или можно обратить внимание на Латинскую Америку. Там еще долго внешнеторговая экспансия будет чередоваться с экспансией военной. Правда, есть надежда, что военные цели этих государств не станут общемировыми, конфликты территориально ограничатся самой Латинской Америкой, как это сейчас происходит в Африке. Но есть ведь еще арабская Азия, Иран, Пакистан. В общем, до полного процветания человечеству еще весьма далеко.

Мне представляется, что наряду с анализом текущих проблем, возможность представить себе длительную перспективу очень важна. Потому что получается, что даже если мы преодолеем все, например, те же экологические проблемы и удержимся от новых мировых войн, будущее все равно ничего особенно хорошего человечеству не сулит. Мир торгового капитализма не только не совершенен! Он конечен, это всего лишь один из этапов исторического развития государств. И закончится торговый капитализм возвращением к военным социумам, как это ни дико сегодня звучит, каким неправдоподобным ни кажется сегодня такой поворот событий. И никакие политические движения и даже революции эту проблему решить не в состоянии! Нужна какая-то другая, новая  форма социальной организации. Тогда как любая политическая сила всего лишь готова сменить у власти другую политическую силу, господствующую на данный момент. А дальше, даже в случае самых радикальных намерений, произойдет все как с государством диктатуры пролетариата. Сначала диктатура трансформируется в общенародное (или сословное) государство, а затем общенародное государство преобразится во вполне такое обычное либерально-демократическое плюралистическое государство (или в этатистскую диктатуру). То есть современная социальная форма переваривает самые радикальные политические течения, мечтающие о ее уничтожении. Но если политически эту форму не изменить, то каков же выход?

И здесь мы подходим к более общему вопросу. Закончилась ли эволюция социума как системы?

В начале теоретической части я писал, что социум пока продемонстрировал нам две эволюционные формы – родоплеменную хозяйственную общину и территориальное военно-торговое государство. Однако хозяйствованием, войной и торговлей человеческие виды деятельности не исчерпываются. И если искусство, например, не имеет адаптационного значения собственно, а образовательно-воспитательная деятельность имеет только частично социальную форму (значительная часть этой деятельности осуществляется на индивидуальном уровне) и направлена скорее на действие с внутрисоциальной средой, то есть не является средством адаптации социума именно к окружающему миру, то научная деятельность вполне может рассматриваться как полноценная адаптационная деятельность. Только еще на данный момент не реализовавшая своего социально-адаптационного потенциала.

Для того чтобы научная деятельность проявила себя как адаптационная, ей нужно стать не только исследовательской, но также и непосредственно воздействующей на окружающую среду. Причем это воздействие должно носить иной характер, чем тот, что мы имеем в хозяйственной деятельности. То есть наука не должна производить предметы потребления, не важно, личного или производственного, потому что тогда она станет собственно хозяйственной деятельностью или элементом хозяйственной деятельности. Такую роль наука играет уже сейчас. Однако гипотетически науке по плечу более масштабные задачи. Например, можно предположить, что при помощи научной деятельности со временем будет изменен климат на планете. Причем работа с климатом будет отличаться такой степенью сложности, что свести ее к простому хозяйственному процессу окажется принципиально невозможно. То есть осуществлять такую деятельность смогут только ученые, а не техники и рабочие, на которых, в сущности, держится вся хозяйственная деятельность.

Приобретя подобные возможности, наука станет адаптационной силой в руках людей. Новый вид доминирующей адаптационный деятельности, соответственно, должен будет вызвать изменение форм социальной организации. Вот вам и продолжение социальной эволюции! И произойдет это не политическим и революционным путем, а достаточно мирно. Как только возможности науки дорастут до того, что она сможет приобрести адаптационный статус как самостоятельный вид деятельности.

Попытаемся представить себе облик этого научного социума будущего. Сделать мы это можем только путем экстраполяции. Нужно сравнить общину и государство. Что из общины и общинного устройства сохранилось в современном государственном социуме? Как трансформировалась социальная организация? Как изменились отношения людей и их самоощущение? Как будет выглядеть общественная жизнь, если представить себе, что есть в этих изменениях можно увидеть некие правила социальной эволюции?

Вообще, это конечно вопросы такой сложности, что для их разработки следует написать не одну научную работу. А если принять во внимание тот факт, что деятельностная интерпретация социума до сих пор развивалась только в плане хозяйственных основ и детерминант социальной жизни, то есть полноценного деятельностного описания ни родоплеменной общины, ни государства нет (так как все познается в сравнении, то если и родоплеменная община, и государство представляются обществами хозяйственными, значит, между этими типами обществ нет главного типизирующего различия, различия по структурообразующему, детерминирующему признаку, и они не могли быть правильно поняты и описаны), то выясняется сложность задачи. Впрочем, подумать на эту тему все равно интересно.

Итак, научная адаптационная деятельность должна будет развиваться как межгосударственная первоначально, и надгосударственная впоследствии. Что-то подобное произошло в свое время с общиной. Когда образовывались военные коллективы, они образовывались наряду с хозяйственными структурами, не конкурируя с ними и не пытаясь как-то изменить. Зато со временем, когда осуществление военной деятельности стало необходимо на постоянной основе, военная организация подчинила себе организации хозяйственной деятельности.

Здесь следует обратить внимание еще на один факт. Военная деятельность если и была первоначально общинной, то очень быстро стала межобщинной, то есть в состав военной организации входили члены более чем одной общины. Это вызвало в дальнейшем укрупнение социальных систем и преобразование общины. С одной стороны, уменьшение  её до семьи, большой или малой. С другой стороны, укрупнение общины до поселения, к которому перешли адаптационно-деятельностные, идеологические и властно-политические функции. То есть именно поселение как территориальная организация по своей сути стало воевать, продуцировать идеологии, оправдывающие войны, и регулировать отношения между населением данной территории при помощи администрации, закона и силового принуждения несогласных. Хозяйственные функции семья и поселение поделили между собой. Так возникло государство как новая форма общественной организации.

Что-то подобное должно произойти с научной деятельностью. Уже сегодня существую научные коллективы, работающие на межгосударственной основе. Например, коллектив ученых вокруг Большого адронного коллайдера. Точнее, коллектив ученых так называемого ЦЕРНа (CERN) — Европейской организации по ядерным исследованиям. На орбите летает МКС – международная космическая станция. Или в Иордании запускается ускоритель элементарных частиц, на котором будут работать научный коллектив с участием ученых из Израиля и Ирана, Иордании, Палестинской автономии, Пакистана, Бахрейна, Египта, Турции, а также, вероятно, Ирака. Подобного рода организации и есть предшественники научного сообщества/научных сообществ будущего.

 Теоретически ничто не мешает предположить, что может быть несколько таких организаций и сообществ на нашей планете. Однако, скорее всего, самостоятельное адаптационное качество научная деятельность приобретет только в том случае, если будет способна решать проблемы планетарного характера. Например, как уже говорилось выше, проблему климата и экологической стабильности на Земле. Это первое, что приходит в голову. Ну, может быть, создание планетного противоастероидного щита. Хотя, если это будет всего лишь вариантом системы противоракетной защиты, пусть и более сложного уровня,  то ничего коренным образом не измениться. Другое дело, если для создания такого рода защиты придется привлекать энергетические ресурсы всего человечества, модифицировать и унифицировать его соответствующие системы, создавать единые средства контроля и управления, способные в нужный момент мобилизовывать эти ресурсы, не вызывая техногенных паралича или катастрофы, то тогда да, можно увидеть в этом деятельность планетарного масштаба. Совместные космические полеты как таковые, например, служить основой для возникновения научных обществ не могут. Нет нового качества. Это либо очередные исследовательские, либо торговые в конечном итоге  экспедиции. Либо одного, либо нескольких государств, не важно.

Нужно помнить о том, что как военная и торговая деятельностные системы не отрицают хозяйствования, так и научная деятельность планетарного масштаба не будет отрицать предыдущие виды деятельности. И это не совсем хорошо! Возникает естественный вопрос о военной деятельности. И вариантов может быть несколько. Но хочется думать, что военная деятельность потеряет свое значение, отомрет как первый и дикий способ решения проблемы перераспределения ресурсов между социумами и людьми. Вероятно, военная деятельность сохранится как полицейская и потеряет свое адаптационно-доминантное значение. В этом качестве останется только торговля. Так как даже при условии установления контроля над климатом, например, вряд ли речь будет идти о климатической унификации. А значит останутся разные климатические зоны, разные ландшафты и разные ресурсные условия проживания людей. Обмен в таких условиях сохранит свое значение.

А раз будет торговля, то будут и государства. В ином, преображенном виде. Возникновение государства, как мы помним, не привело к полному уничтожению общины, которая частично сохранилась как семья, а частично преобразовалась в поселение. Можно предположить, что государство, с одной стороны, уменьшится до масштаба отдельных поселений или их взаимосвязанных поселенческих торгово-хозяйственных комплексов, а с другой стороны, передаст часть своих полномочий по управлению на уровень новой социальной формы. Тогда получится, что люди, с одной стороны, живут хозяйственно-бытовыми семьями, затем объединены в территориальные торгово-хозяйственные комплексы с определенным торгово-хозяйственным устройством, идеологической общностью и властно-политическим центром, а наряду с этим все принадлежат к некоему единому научному социуму с новой системой общественного контроля и управления. Однако это, видимо, не будет новая властно-политическая система. Ведь тогда это будет всего лишь новое государство, пусть и планетарного масштаба. Но планетарного государства быть не может по определению, ибо государство существует не для организации жизни внутри социума, а для организации жизни социума в условиях противостояния другим внешним социумам на базе торговой, или военной деятельности, как способа использования хозяйственных возможностей данной территории для доступа к ресурсной базе других социумов.

А вот как все это будет работать – загадка!

Вряд ли научное общество будет управлять жизнедеятельностью на уровне отдельных государств. Ведь государство не управляет жизнедеятельностью семей. Скорее, государства будут включены в систему, за счет готовности мобилизовать часть своих ресурсов и участвовать в создании и эксплуатации научно значимых объектов. Научный социум будет занят своими программами научных адаптационных работ и, с точки зрения своих потребностей, вмешиваться в хозяйственную и торговую деятельность. Кроме того, вероятно, что социум будет воздействовать на государства с точки зрения стабилизации идущих в них процессов, и с тем же смыслом вмешиваться в межгосударственную жизнь. Ну, как развитое государство запрещает ведь кровную вражду между семьями, например. Правда, тогда получается, что научное общество должно будет обладать какими-то средствами принуждения, в том числе полицейскими силами. Впрочем, они не обязательно должны иметь центральное подчинение. Возможно ведь воздействие при помощи полицейских сил тех государств, которые не пытаются противостоять существующему порядку. Но это означает, что политический процесс в масштабах планеты будет продолжаться.

Кстати, в любом случае управленческий центр у этого общества будущего должен существовать. И на демократической основе. Может быть, что-нибудь вроде нескольких палат: палаты государств, палаты граждан и палаты ученых. То есть властно-политическая система будет. Значит, будет и система идеологическая. То есть мы возвращаемся к триаде: подсистема деятельности, в данном случае научной; подсистема идеологическая, то есть определения социальных смыслов и статусов; подсистема властно-политическая, то есть управленческая. Хотя весьма вероятно, что должны быть и еще подсистемы. Нет, это опять получается государство! Все должно быть как-то не так. И политической власти быть не должно. Потому что, собственно, политическая власть другим занимается. Она занята, по большому счету, распределением материальных ресурсов общества – между деятельностными организациями, группами и индивидами. В то время как об этом вопрос стоять уже не будет, этот вопрос должен решаться определенным образом на уровне государств. Научное общество заберет свободные ресурсы и пустит их на научную адаптацию к природной среде. И сделает это четко определенным способом на основе имеющегося знания. Которое, видимо, не будет предполагать альтернативных вариантов.

То есть, если, условно говоря, мы определенным образом контролируем погоду, то для этого нужно определенное количество средств и ресурсов: на работу, на исследования, по данной теме. Это не вопрос политики, это вопрос возможностей и профессиональной компетенции. Здесь не о чем спорить неспециалистам. Для этого не нужно мнение народа!  Это вопрос не политический, а технико-технологический. Не нужны сложные властно-политические институты. Достаточно научной иерархии и авторитета в группе специалистов данной области знания. В общем, очень даже интересно получается!

Образовательно-воспитательная деятельность в новом обществе будет переподчинена научному социуму, так же как сейчас она контролируется и направляется государством.

Сохранятся ли социальное деление и социальная иерархия? Вероятно! Но может быть, она будет построена на очевидных признаках более профессионального, деятельностного, а не второстепенного социального характера?! Научную квалификацию ведь не унаследуешь!

Итак, можно надеяться, что государство сохранится, но перестанет быть таким отчужденным и приблизиться по своему масштабу к территориальному комплексу, связанному непосредственными торгово-хозяйственными зависимостями. Что военная деятельность перестанет существовать, сохраняясь только в полицейских функциях на уровне государств – поселений. Что социальная иерархия на макроуровне возвратится к своей исходной профессиональной основе. Может быть, она сохраниться на уровне государств. Что управление и образование-воспитание перестанут основываться на политике, а в их основание ляжет компетенция.

Поскольку государства останутся, постольку среди них будут возможны торговые войны. В рамках государств сохранятся властно-политические и идеологические отношения. Государства, вероятно, сохранят способность, как укрупняться, так и терять часть территории. Только происходить это будет исключительно политическим путем, без военного насилия.

В государстве продолжат свое существование сложные имущественные отношения, социальная конкуренция, социальное неравенство и прочие прелести современной общественной жизни. Можно только надеяться, что они не будут чреваты такими фатальными результатами, как сегодня. Деятельностным содержанием государственной жизни останется чередование периодов внешнеторговой экспансии и внутренней торговли.

27 мая 2009 года.

Источник: http://sociology.vg-saveliev.ru/The%20future.htm