Столяров А. Розовое и голубое

Источник публикации: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2004/11/sto8.html

Сейчас, видимо, ни у кого уже не вызывает сомнений, что началась какая-то глубинная перестройка основ современной цивилизации, происходят фундаментальные сдвиги в структурах, образующих базис нынешнего мироустройства – форматы мировоззренческих и социальных систем принципиально меняются.

Обычно это связывают с переходом к когнитивной (постиндустриальной) фазе развития: явлениями глобализации, унификации мира, исчезновением национальных государств, распадом парадигмальной реальности, плавлением идентичностей и так далее и тому подобное.

Все это, разумеется, правильно. Однако если суммировать аналитику последнего времени, то можно легко убедиться, что фиксируются в основном процессы деструкции, фиксируется то, что уходит: постмодернизм, постиндустриализм, постматричная реальность, постгуманизм, постхристианство.

Между тем, как нам кажется, гораздо важнее процессы не “пост”, а “прото” – важнее та принципиальная новизна, которая только еще зарождается и которая будет определять собой новую мировую реальность.

Попробуем эту цивилизационную новизну обозначить.

Здесь сразу же можно отметить важное обстоятельство. До сих пор все переходы между различными фазами глобальной цивилизации – переход от архаической фазы к фазе традиционной, переход от античности к Средним векам, переход от Средневековья к Новому времени – хоть и представляли собой системную катастрофу, то есть приводили к тотальной смене экономических, социальных, культурных и религиозных структур¹, однако не затрагивали организующей основы цивилизации – биологической сущности человека. Цивилизация в любом случае оставалась антропоморфной – с гуманизированными форматами всех ее несущих характеристик.

Механика этой антропоморфности достаточно очевидна. Техносфера, то есть совокупность всех технических признаков цивилизации, обладает собственным потенциалом развития. Любая техническая инновация, от спичек до космических кораблей, конечно, осуществляется человеком, но ни в коем случае не произвольно, а лишь по логике существующего в данное время технологического горизонта. Нельзя построить двигатель внутреннего сгорания, пока не будет открыта плавка металлов, возгонка нефти с выделением из нее фракций бензина, пока не будет изобретена система механических передач, пока не станут известны принципы промышленного конструирования. Инновационный процесс вырастает из этой логики и в момент своего проявления подчиняется только ей. Автор изобретения не может выйти за обозначенные пределы. А потому каждая крупная техническая инновация первоначально неудобна для человека. Она более сформатирована “для себя”, нежели для него. Вспомним хотя бы первые велосипеды, автомобили, телевизоры, самолеты – крайне громоздкие и ненадежные в эксплуатации. Управление ими было сродни искусству.

Далее же происходит процесс приспособления техники к человеку, делание ее более удобной и предсказуемой. Инновация при этом утрачивает уникальность и превращается в серию. Управление ею сводится от искусства к рутине. Этот процесс называется “гуманизацией техносферы”. Он идет непрерывно, тысячи лет – с тех пор, как появились на Земле первые каменные орудия. Разумеется, одновременно идет и встречный процесс – “технологизация человека”, непрерывное приспособление человеческого существа к различным техническим новшествам. Этот процесс осуществляется как за счет общего образования (“умения нажимать кнопки”), так и за счет специальных тренингов, то есть профессионального обучения.

Итак, с одной стороны – гуманизация техносферы, с другой – технологизация человека. Смыкаясь в точке баланса, они обеспечивают устойчивость “машинной цивилизации”.

Так же обстоит дело и в социальной сфере. Формализованный социум, например государство, имеет свои структурные интересы, далеко не всегда совпадающие с интересами человека. Примеров здесь великое множество. Взять хотя бы визы в зарубежные страны. Государству визы необходимы – они служат регуляторами перемещений. Однако собственно человеку визы вовсе не требуются. -еловеку не нужны визы, границы, досмотры, таможни – вся эта “нечеловеческая” структурность, неумолимо наращиваемая социумом. Гуманизация здесь идет по пути упрощения данных структур: “зеленые коридоры” с редуцированной процедурой досмотра, полностью безвизовое перемещение в “Шенгенской зоне” Европы.

И одновременно идет встречный процесс – процесс непрерывной социализации человека, вписывание его в правила существования конкретного общества. Этим занимаются семья, школа, различные воспитательные программы. Причем человек здесь не только усваивает законы “социальной игры”, но и учится аккуратно их обходить в тех случаях, когда они чрезмерно мешают.

Аналогичную картину можно наблюдать и в сфере культуры.

Вообще можно сказать, что антропоморфность цивилизации возникает “по определению” – просто как продолжение свойств Homo sapiens, биологические характеристики которого не менялись уже долгое время.

Это представляет загадку само по себе.

Дело в том, что все высокоорганизованные системы испытывают в процессе развития неизбежную дифференциацию. Они неуклонно расходятся внутри себя на несколько самостоятельных подсистем, которые затем либо реинтегрируются в нечто иное, либо обособляются и дают начало новым сложным системам.

Данный процесс наблюдается на всех уровнях материального мира.

Скажем, английский язык уже довольно давно расслаивается на несколько самостоятельных языков. Это – английский английский, американский английский, австралийский английский, канадский английский и даже вполне автономный, со своим ареалом носителей, компьютерный английский язык. Данное расхождение пока нивелируется Интернетом, но оно реально осуществляется, накапливая “базу несовпадений”, и при определенных условиях, вероятно, способно привести к образованию трех – пяти достаточно отличающихся языков.

Христианство, первоначально пытавшееся создать универсальный канон, как известно, разделилось в дальнейшем на несколько крупных конфессий: православную, католическую и протестантскую, – каждая из которых фактически представляет собой отдельную мировую религию.

Из истории нам известно, как происходил распад империй на национальные государства, а если мы обратимся к биогенезу, эволюции жизни на Земле, то увидим непрерывное расслоение видов на видовые отдельности, образовывающие в дальнейшем новые ветви развития. Материал здесь имеется колоссальный; вряд ли его можно оспаривать.

Исключением является только вид Homo sapiens.

Современный человек практически ничем не отличается от кроманьонца. Анатомические признаки, которые он обрел за последние 40 – 50 тысяч лет, находятся на уровне макияжа. Ни о каком существенном биологическом продвижении говорить не приходится.

Понятно также, почему это произошло. Регулятором эволюции Homo sapiens с определенного момента стал социум. Социальные отношения, как только они укрепились, сразу же начали нормировать само понятие “человек”, и биологические маргиналы немедленно отторгались. Социум еще готов был принять слепого Гомера, одноглазых Нельсона и Кутузова, Геца фон Берлихингена с железной рукой – история знает немало подобных примеров, – однако, например, шестипалость, встречающаяся не так уж и редко, наличие на ладонях остаточных перепонок, сросшаяся ступня считались абсолютно недопустимыми. Уроды либо уничтожались, либо оттеснялись на социальную периферию.

Видообразование Homo sapiens было, таким образом, остановлено. Социальный геноцид, длящийся уже несколько тысячелетий, стал тем оператором, который жестко удерживал биологический формат человека.

Сейчас ситуация принципиально изменилась. Это связано с появлением двух новых факторов, которых ранее в человеческой истории не было.

Прежде всего это распространение либерализма, ставшего ведущей идеологией Западной цивилизации.

Здесь, вероятно, следует вспомнить, что либерализм – это не только рыночная экономика, как иногда слишком упрощенно считают; либерализм – это в первую очередь социальная философия, предполагающая, что у каждого человека есть врожденные, “естественные” права и что социум, государство обязаны обеспечивать неукоснительную реализацию этих прав.

Так вот, либерализм, утверждая в реальности этот философский концепт, параллельно осуществил одно интересное действие. Он социализировал маргинальные гендеры. Как известно, помимо традиционных гендеров, мужского и женского, которые необходимы для продолжения вида Homo sapiens, природа непрерывно создает их маргинальные составляющие: условно говоря, “голубой”, маскулинный гендер, чисто мужской, и, условно говоря, “розовый” гендер, феминный, чисто женский. Биологически виду Homo sapiens они вовсе не требуются и тем не менее возникают уже в течение многих тысячелетий. Отношение к ним со стороны натуральных гендеров было негативным: от общественного отрицания в эпоху Средневековья до государственного, узаконенного преследования в фашистской Германии и Советском Союзе. Так, видимо, выражалась биологическая ксенофобия “человека разумного” к самому процессу видообразования.

Либерализм дал “цветным” гендерам одинаковые права с натуралами. Принадлежность к маргинальному биологическому состоянию ныне не является препятствием к социальной карьере. Более того, это даже может способствовать успешному продвижению, поскольку маргинальные гендеры, как и любые меньшинства, проявляют корпоративную солидарность. Это – основа их социального выживания. Так, по данным некоторых американских исследователей, возможно преувеличенным, гендерные сообщества контролируют сейчас в США весьма значительный объем средств массовой информации. Это свидетельствует и об их финансовом потенциале, и о том влиянии, которое они постепенно приобретают.

Либерализм открыл маргинальным гендерам дорогу в общество. Однако есть еще один фактор, который в истории человечества также появился впервые. Речь идет о современных биологических технологиях, в частности, о клонировании.

Вокруг клонирования слишком много непрофессионального шума, а потому, вероятно, следует подчеркнуть, что клон вовсе не является абсолютной копией человека: он копирует биологию, но не личность, которая в значительной мере зависит от воспитания. Иными словами, клон Эйнштейна, наверное, будет способным физиком, но вот физиком гениальным он, скорее всего, не станет. -тобы стать Эйнштейном и создать теорию относительности, нужно все-таки жить в начале минувшего века, в провинциальном Берне, служить в патентном бюро, ездить по улицам на велосипеде, перенести личный кризис, как это было у Эйнштейна с югославской студенткой М. Марич. Все это воспроизвести невозможно.

Однако применительно к нашей теме клонирование имеет важный аспект. До сих пор маргинальные гендеры не имели реальной биологической самостоятельности. Они могли возникать, лишь отщепляясь от натурального гендера. Их генетическая зависимость была очевидной. Клонирование же впервые обеспечивает им биологическую автономность, а в перспективе и полную репродуктивную изоляцию. Традиционный способ продолжения вида, половым размножением, становится уже не единственным. -истые линии, “розовые” и “голубые”, могут поддерживаться неопределенно долго именно за счет клонирования.

Строго говоря, образуется новый вид человека. Границы вида, помимо анатомического родства, определяются еще и пределами скрещивания. Если особи какой-либо популяции скрещиваются между собой, давая потомство, значит, они представляют единый биологический вид. Как только подвиды таковую характеристику утрачивают, они признаются в систематике разными видами.

Конечно, подобные выводы могут показаться слишком поспешными. Клонирование в настоящее время – технология исключительно дорогая, трудоемкая, ненадежная. Обеспечить непрерывность “цветных” гендеров она пока что не в состоянии. Однако здесь можно вспомнить историю компьютерной революции. “ЭНИАК”, первая электронно-вычислительная машина, построенная в 1946 году в США, занимала более сотни квадратных метров площади, весила около 30 тонн, была маломощной, капризной и требовала для обслуживания громадного персонала. А уже через сорок лет, в 80-х годах, компактные персональные компьютеры с соответствующим программным обеспечением начали в массовом порядке появляться в офисах и домах граждан высокоразвитых стран.

Прошло всего четыре десятилетия.

Удешевление технологий, их упрощение, повышение их надежности – дело времени, был бы социальный заказ. А социальный, точнее, цивилизационный заказ на технологии клонирования уже имеется.

Оценим количественный потенциал такого заказа. Считается, что склонностью к нетрадиционной гендерной ориентации обладает примерно 10 процентов всех живущих сейчас людей. В действительности четко выраженных маргиналов, конечно, значительно меньше, поскольку во многих случаях крайние гендерные эффекты легко подавляются.

Цифры тем не менее впечатляют. Можно полагать, что около 600 миллионов человек, по крайней мере в принципе, склонны существовать в “голубом” или “розовом” ареале. Для такой страны, как, например, США, это будет составлять 25 миллионов граждан. Причем помимо отмеченной выше корпоративной “биологической” солидарности “новый гендер” обладает еще и повышенной пассионарностью. Он уже сейчас играет заметную роль в политической и общественной жизни многих западных стран, а в дальнейшем степень его влияния будет только усиливаться. Это видно хотя бы по тому факту, что Хиллари Клинтон, первая из супруг президентов Соединенных Штатов, приняла участие в параде геев в Нью-Йорке. А когда самая известная лесбийская пара Америки разорвала свои отношения, уже собственно президент США выразил им сочувствие². Политики западных стран, впрочем, как и некоторые политические деятели в России, уже начинают осознавать, кто составляет значительную часть активного электората.

††††† Причем дело, вероятно, не ограничится только влиянием. Культура “цветных гендеров”, основанная на однополой любви и “технологическом” продолжении рода, будет достаточно сильно отличаться от “натуральной”, традиционной культуры. Это будет способствовать постепенному их разделению и созданию социальных институтов и механизмов, поддерживающих иной биологический статус. Процесс может зайти весьма далеко. Фактически речь идет о возникновении новых цивилизаций – о выделении в современном сознании принципиально иной ментальности, о построении обществ, реализующих иной тип биологических отношений.

Формальная схема здесь давно отработана. Сначала представители новых “цветных культур” обретут наравне с общественным и полное юридическое признание. Собственно, эти процессы уже идут: в ареале западных стран гомосексуальные отношения больше не считаются преступлением. Во многих странах официально разрешены гомосексуальные браки; таким образом, “человек гендерный” получает защиту закона. Далее, скорее всего, возникнут “цветные коммуны”, то есть дома, кварталы, районы, возможно, целые города, населенные полностью или в подавляющем большинстве представителями “новых цивилизаций”. Эта тенденция также уже достаточно очевидна. В мегаполисах США и Европы такие коммуны существуют вполне открыто. Следующий шаг – культурная автономия, затем – автономия политическая и как конечный этап – полная государственная независимость. “Цветные культуры” оторвутся от породившей их “натуральной культуры” и пойдут собственным цивилизационным путем.

Не следует думать, что это слишком экзотический сценарий развития. Конечно, маргинальные гендеры сейчас составляют по отношению к натуралам абсолютное меньшинство. Трудно поверить, что они могут бросить вызов всему человечеству. Однако стоит напомнить об одном странном свойстве истории: она имеет обыкновение осуществляться именно через маргиналов. Первые млекопитающие, появившиеся на Земле, несомненно, были уродами среди динозавров. Вряд ли какой-либо здравомыслящий наблюдатель мог бы предвидеть за ними хоть сколько-нибудь перспективное будущее. И где теперь динозавры? А невзрачные поначалу млекопитающие являются ныне господствующим на Земле видом. Маргиналами были первые либералы в Соединенных Штатах, полагавшие, вопреки общему мнению, что права человека выше прав государства. Из этой “бредовой” идеи выросла могущественнейшая империя нашего времени. Очевидными маргиналами были христиане в Римской империи, большевики в России, демократы в СССР. Фашисты, чуть было не создавшие мир расового неравенства, тоже начинали свое движение лишь с кучкой сторонников. Это даже нельзя отнести к неким парадоксам истории. Просто новое в миг своего зарождения всегда выглядит смешным и нелепым. Более того, в этом есть какая-то железная логика: если что-то в данный момент кажется вздорным и абсолютно неосуществимым, значит, можно не сомневаться – оно будет жить дальше. Можно не сомневаться – за этим явлением будущее.

Сейчас маргинальные гендеры растворены в традиционной культуре. Присутствие их в социальном пространстве практически неощутимо.

Однако времена изменились.

Уже ничто не препятствует “тайным народам” подняться из катакомб на поверхность.

Гендерное расслоение можно назвать “расслоением по горизонтали”: цветные культуры, “розовые” и “голубые”, могут при благоприятных условиях существовать наравне с традиционной культурой, могут взаимодействовать с ней и, вероятно, даже чем-то обогащать. Взгляд на себя из параметров иных мировоззренческих смыслов всегда полезен. К тому же возникающая множественность полов увеличивает генетическое разнообразие человечества, а это, в свою очередь, усиливает его эволюционный потенциал. То есть разделение гендеров можно в определенной мере считать явлением прогрессивным.

Однако в настоящее время набирает силу и другой важный процесс, который можно было бы обозначить как “когнитивное расслоение”.

Дело в том, что современное образование, впрочем, как и современное воспитание, становится достаточно дорогим. Непрерывно растет стоимость развивающих игрушек и игр, детских книг, учебных пособий, воспитательных тренингов, прививающих “опережающие” социальные навыки, стоимость спортинвентаря, секций, кружков, дополнительных курсов, не говоря уже о зарубежных поездках и межкультурных обменах. В результате только высшие имущественные группы, только семьи, обладающие высоким и очень высоким доходом, могут предоставить своим детям соответствующую подготовку.

Разумеется, государство как гарант социального равенства пытается противостоять этой тенденции – с одной стороны, вводя обязательную для всех систему среднего образования, а с другой – создавая специальные фонды, школы, секции для развития одаренных детей. Такие “образовательные каналы”, сшивающие социальные “верхи” и “низы”, существуют во многих странах. Следует, однако, иметь в виду, что оба эти механизма начинают работать лишь с детьми школьного возраста, то есть в значительной степени уже сформированными. При этом наиболее важные, первые годы жизни ребенка полностью отдаются на откуп родителям.

Возникает ситуация, при которой дети из хорошо обеспеченных “современных” семей будут иметь практически безусловное социальное преимущество: при любом тестировании, каковое оценивает прежде всего подготовленность, они покажут более высокие результаты, нежели контрольная группа. Это, в свою очередь, означает, что такие дети свернут на себя все государственные программы по элитному образованию и воспитанию.

Первичное расслоение общества, сословное или материальное, превращается, таким образом, во вторичное, то есть в расслоение интеллектуальных потенциалов.

Для государства это означает резкое сокращение социальной базы (“низы”, отторгнутые от “лотереи”, будут относиться к власти индифферентно), сокращение вертикальной мобильности и тем самым – устойчивости к внешним воздействиям. Для общества это означает переход от одногорбой к двугорбой кривой распределения интеллекта.

Иными словами, из современного распределения, имеющего единый максимум при ста единицах условного IQ (принятый в западной социологии коэффициент умственного развития), мы приходим к совершенно иному распределению, обладающему уже двумя “разведенными” максимумами. Первый, чрезвычайно обширный, будет соответствовать интеллекту порядка 60 единиц (с современной точки зрения – на уровне инфантилизма), а второй, чрезвычайно узкий – IQ порядка 140 (уровень одаренности с признаками таланта). Очевидно, что с развитием данной тенденции “когнитивное расслоение” только усилится: первый максимум устремится влево – к значениям, характерным для медицинского идиотизма, в то время как второй уйдет в область гениальности или даже дальше³.

Конечно, “когнитивное расслоение” возникло не в наши дни. Дети привилегированных классов получали “опережающее образование” уже в течение многих столетий. Для этого существовали системы закрытых школ, колледжей, престижных университетов, выпускники которых занимали потом командные должности в государстве. Демократия это явление ослабила, но не устранила. Механизм “рекрутирования из низов” позволяет лишь периодически вливать в элиты “свежую кровь”. Преодолеть само когнитивное расслоение он не в состоянии. Видимо, эта проблема относится к числу тех, которые удовлетворительного решения вообще не имеют.

Однако в нашу эпоху она приобрела неожиданное звучание.

Мы уже говорили, что возникновение в популяции Homo sapiens социальных структур остановило антропогенез, то есть видообразование человека. Дальнейшее их развитие, в частности появление высоких универсалий, связанных с христианством, привело к осознанию ценности человеческой жизни. Если в древнегреческой Спарте слабых или больных детей попросту убивали, если в Римской империи нежелательного ребенка можно было бросить в холмах за городом – такой поступок никому не казался чудовищным, – то в христианской цивилизации с ее базисным принципом “не убий” и больные, и слабые, и увечные получили шансы на выживание.

Правда, по-настоящему этот фактор начал работать только в XX веке, когда, во-первых, были ликвидированы массовые эпидемии, уносившие миллионы людей (прежде всего – генетически слабых, с пониженным жизненным тонусом), а во-вторых, медицина достигла такого уровня эффективности, который позволял сохранять жизнь особям даже с явными наследственными аномалиями. Действие естественного отбора было резко ослаблено, и в генофонде человечества стал накапливаться груз “летальных мутаций”. Теперь они уже не изымались из оборота за счет смерти носителя, но поддерживались вместе с ним и передавались следующим поколениям.

Свою лепту внесла сюда и война. С появления в XIX веке массовых армий, формируемых не по найму, а путем принудительного рекрутирования, начал работать мощный механизм “антиотбора”: в армию призывались и в результате военных действий гибли в первую очередь те, кто по своим физическим, а следовательно, и генетическим качествам принадлежал к верхней границе нормы. Глобальные европейские войны эту границу неуклонно снижали. Известно, например, что после блистательных побед императора Наполеона средний рост французов уменьшился на два сантиметра. Такова была плата нации за империю. Можно, кстати, с достаточной долей уверенности предположить, что успех идей фашизма в Германии и большевизма в России не в последнюю очередь был вызван именно этими обстоятельствами. Обе нации понесли колоссальные потери в Первой мировой войне, и общественное сознание сместилось в сторону психопатических аномалий.

О том же свидетельствуют и вспышки нынешних эпидемий. СПИД, лихорадка Эбола, атипичная пневмония и некоторые другие болезни, время от времени выползающие из экзотических уголков мира, на языке биологии говорят об одном: генофонд человечества нестабилен, развала его можно ожидать в ближайшие годы. Пока средствами медицины эти эпидемии удается держать под контролем, но не исключена возможность некой “сверхбыстрой” инфекции. Именно таким путем регулируется численность популяций в животном мире, и природа, скорее всего, пытается сейчас включить уже известный ей механизм.

Отсюда вытекает необходимость чистки глобального генофонда, удаления из него тех мутаций, которые представляют угрозу для человечества. В принципе эта проблема решаема. Характерно, что правительства некоторых европейских держав, Англии и Франции например, уже узаконили исследования в этой области. Однако, как и в случае с образованием, решение данной проблемы будет доступно отнюдь не всем. Очистка средствами генной инженерии родительского генотипа от летальных мутаций, “терапевтическое клонирование” – выращивание “запчастей” человеческого организма, “персональная медицина”, то есть производство лекарств, учитывающих не общие, а индивидуальные особенности человека, еще очень долго будут обладать фантастической стоимостью. Использовать их сможет лишь тот класс людей, который принадлежит к финансовой мировой элите. А это, в свою очередь, означает, что когнитивное расслоение будет закреплено не только социально, но и биологически, разделив в предельном случае все человечество на две расы: расу “генетически богатую”, представляющую собой сообщество “управляющих миром”, и расу “генетически бедную”, обеспечивающую в основном промышленное производство.

Метафорически это состояние было описано Г. Уэллсом – в романе “Машина времени” человечество будущего тоже оказывается разделенным на две расы: утонченных элоев, благоденствующих во дворцах, и уродливых дегенеративных морлоков, обитающих под землей.

В действительности ситуация может быть даже хуже: современные “морлоки” с их интеллектом кретина будут не способны на какой-либо внятный протест. Равным образом они постепенно потеряют умение выполнять хоть сколько-нибудь квалифицированную работу, поэтому их способность к индустриальному производству вызывает сомнения.

-то же касается современных “элоев”, то их будет, по-видимому, слишком мало, чтобы обеспечивать нормальное функционирование цивилизации. К тому же устремления “корпорации сверхлюдей” почти наверняка будут лежать вне сферы материального производства.

Здесь возможны два варианта развития. В одном случае происходит “первичное упрощение” – системная катастрофа с быстрой гибелью сначала культуры “элоев”, а затем и “морлоков”. В дальнейшем же постепенно восстанавливается однопиковое распределение IQ.

Во втором варианте, на наш взгляд более вероятном, “элои” могут создать группу поддерживающих технологий, которые остановят деградацию культуры “морлоков” на сколько-нибудь приемлемом уровне. Двухпиковое распределение интеллекта здесь, разумеется, будет сохранено, причем разрыв между пиками со временем начнет увеличиваться. На одной планете будут обитать две разные цивилизации.

Следует также отметить, что транснациональные сверхэлиты существовали всегда. Уже в Древнем мире имелась тенденция к заключению браков исключительно в слое племенной знати. Эти родственные отношения и определяли во многом принципы тогдашней геополитики. Аналогичное явление наблюдалось и в Средневековье, когда Европой фактически управляла родственная между собой англо-франко-шведско-немецкая наследственная элита. Конфликты внутри такой элиты были в основном конфликтами внутри единой “семьи” и, как правило, не выражали интересы более низких сословий. Здесь характерен пример Северского князя Игоря, который потерял в битве дружину, но спас жизнь, поскольку являлся родственником своего противника. “Князьями” современного мира являются владельцы и менеджеры крупных транснациональных корпораций, ведущие финансисты, некоторые интеллектуалы, политики, сверхбогатые представители эстрадных профессий, которые, постепенно смыкаясь между собой, образуют господствующую мировую элиту.

Корпоративные, в том числе и биологические, интересы такой элиты, несомненно, будут выше интересов среды, из которой она первоначально вышла.

Теперь вернемся немного назад и вспомним тезис об определенной самостоятельности техносферы. Большинство инноваций, возникающих в логике технического развития, должны быть гуманизированы, то есть приспособлены к человеку, иначе их будет трудно использовать. С другой стороны, у подобной гуманизации есть известные ограничения: технику нельзя сделать абсолютно “биологичной”, ее нельзя упрощать без предела, и потому необходим встречный процесс – технологизация человека, приспособление его к техническим новшествам, которые по мере цивилизационного продвижения становятся все менее и менее “естественными”.

Есть все основания полагать, что сейчас этот второй ресурс, ресурс адаптации человека, уже исчерпан. У всех на памяти техногенные катастрофы последних десятилетий: аварии танкеров с нефтью, взрывы на заводах, использующих ядовитые вещества, крушения поездов, автобусов, самолетов, спонтанные отключения энерголиний. Это наблюдается даже в таких высокоразвитых странах, как США, Канада, Италия, Англия. Причем интересно, что почти в каждом конкретном случае, почти при каждой аварии можно обнаружить причину техногенного сбоя. Можно даже предложить комплекс мер, предотвращающих аналогичные сбои в будущем. И тем не менее к принципиальному улучшению ситуации это не приводит. Динамика катастроф нарастает. Нарастают их масштабность и частота.

-астично это вызвано явлениями глобализации. Связность мира за последние десятилетия ощутимо усилилась; принципиально, вероятно в разы, увеличилась его производственная и коммуникативная плотность. Возросли транспортные потоки, и вероятность нежелательных “пересечений” стала весьма высокой.

Однако дело не только в этом. В конце концов, одновременно с плотностью техносферы усилились и методы ее регулирования. Теперь возможные техногенные сбои просчитываются заранее и разрабатываются специальные программы, позволяющие их избегать.

И все равно – самолеты падают, поезда сталкиваются или сходят с рельсов, нефть из поврежденных танкеров заливает целые побережья.

Вероятно, дело тут не в конкретных причинах. Дело даже не в том, что в сверхсложных процессах, каковыми стали сейчас процессы индустриального взаимодействия, нельзя предусмотреть каждый шаг. Всегда остается некая “зона неопределенности”, некий зазор, который и порождает наибольшее количество рисков. Суть здесь лежит несколько глубже. Просто техносфера, опирающаяся ныне на сетевые методы управления, достигла, по-видимому, такой степени сложности и быстродействия, которая требует реакций, несвойственных “классическому человеку”. Она уже превышает его физиологические возможности, и никакие профессиональные тренинги, никакие дополнительные регуляторы, никакие меры по безопасности не в состоянии восстановить былое единство.

Техносфера постепенно выходит из-под контроля. Дальнейшее рассогласование “человеческого” и “машинного” времени чревато катастрофами планетарных масштабов. Это, в свою очередь, выдвигает вопрос о технологизации современного носителя разума и синхронизации его биологических качеств с динамикой инноваций.

Естественным, эволюционным путем этого не происходит. Значит, потребуется искусственное, целенаправленное преобразование человека. Модернизация его теми биологическими технологиями, которые уже появляются.

Собственно, ничего нового мы не высказываем. Операции по вживлению простейших чипов, позволяющих человеку непосредственно управлять компьютерами, начали производиться уже несколько лет назад. Первые результаты выглядят весьма перспективно. Теперь дело, как и в случае с клонированием человека, только в удешевлении и повышении надежности этих биопластических операций.

Катализатором же такого процесса, как обычно, послужит война.

Сейчас, прямо на наших глазах, разворачивается громадный цивилизационный конфликт между Югом и Западом, между Миром ислама, добивающимся равноправия, и Атлантической цивилизацией в лице Соединенных Штатов Америки. Со стороны Юга здесь используются глобальные террористические стратегии, опирающиеся на фанатизм и традиционно низкую в культуре ислама ценность человеческой жизни. Запад ведет войну классического “европейского типа”, основанную исключительно на технологическом превосходстве.

И вот тут возникают те же самые трудности.

Современные компьютерные системы могут просчитывать миллионы вариантов в секунду, но принятие окончательного решения все же остается за оператором. Можно создать автомат, танк, самолет практически с идеальными характеристиками, но использовать это военное совершенство будут солдаты, далекие от каких-либо технических идеалов.

Биологические реакции человека – вот что служит сейчас главным ограничителем военного могущества Запада. Они сводят на нет преимущества высокоточного оружия современности, и они же, снижая темпы принятия оперативных решений, позволяют критическим ситуациям развиваться в значительной мере спонтанно.

Это особенно ощутимо при операциях наземного типа, которые часто оказываются непродуктивными из-за “диффузных”, партизанских действий противника. То, что Запад выигрывает в небе, он затем проигрывает на земле.

Очевидно, что новый цивилизационный прорыв будет совершен именно в данном технологическом направлении.

Войска специального назначения – различного рода “коммандос”, “силы быстрого реагирования”, группы “альфа”, “бета”, “гамма”, “омега”, “морские котики”, “крапчатые береты” и тому подобные элитные воинские подразделения, появившиеся в период локальных конфликтов эпохи “холодной войны”, представляют собой первые попытки решить эту проблему. Роль их в современных боевых действиях часто оказывается определяющей. Не случайно, что на создание и поддержание в боеготовности элитных подразделений иногда тратятся средства, сопоставимые с расходами на всю остальную армию. Правительства ведущих индустриальных держав уже давно поняли, чтбо сейчас является самым эффективным оружием.

Однако никакие длительные тренировки, прививающие навыки сверхстремительных действий, и никакие химические препараты, временно повышающие у человека скорость реакций, не могут сравниться по результативности с теми фантастическими возможностями, которые уже сейчас открывает “новая биология”.

Расшифровка генома, ведущаяся в последние годы, биопластические технологии и методы генной инженерии позволяют создать такой тип людей, который будет обладать прежде всего “нечеловеческими” характеристиками. К ним относятся расширение диапазона слуха и зрения, быстрая регенерация повреждений и модификация параметров тела, непосредственное воздействие на электронные системы противника и непосредственное, ментальное управление средствами ведения боя. Говоря иными словами, вся военная техника, используемая сейчас, включая ракеты, танки и самолеты, включая компьютеры и спутниковые системы слежения, станет естественным продолжением боевых качеств такого солдата. Самое важное здесь, что “человек новый” будет жить в совершенно ином восприятии времени – упреждая и опережая противника сразу во всем оперативном пространстве. Причем это будет не экстремальным выражением его скрытых способностей, а вполне обыденным превосходством абсолютно иного способа биологического существования.

Фактически такие люди уже не будут людьми. Фактически они станут люденами – новыми разумными существами, появившимися на Земле.

И здесь хочется обратить внимание на одну специфическую закономерность.

Каждая мировая война рождает тот тип оружия, который будет использоваться в следующем глобальном конфликте.

Первая мировая война породила танки и авиацию, массированное применение которых превращало затем в развалины целые районы Европы.

Вторая мировая война вызвала к жизни ядерное оружие, и хотя в дальнейшем оно применено не было, именно его наличие у обеих сторон, США и СССР, определило “холодный” характер последовавшего затем глобального противостояния. По сути, оно свелось к локальным военным конфликтам на чужой территории.

Причем именно локальность и быстротечность таких конфликтов, где успех операции определяется буквально в считанные часы, вызвали к жизни элитные воинские подразделения, способные подобные задачи решать.

Третья мировая война, таким образом, открыла дорогу к созданию нового вида людей, и в -етвертую мировую войну, исход которой пока не ясен, они станут, по-видимому, решающим фактором преобразования мира.

Выскажем “сумасшедшую гипотезу”. На исходе Средних веков Европа как будто пережила приступ безумия. Вся она покрылась сетью судов инквизиции, которые посылали на смерть тысячи и десятки тысяч людей – колдунов, ясновидящих, знахарей, ведьм, одержимых бесами, вообще – нестандартных.

Цифры здесь впечатляют. В Лотарингии в течение 15 лет были сожжены около 900 ведьм, епископ Бальтазар Фосс сжег в Фульде 700 человек, 600 человек были сожжены в Бамберге, 121 человек за три месяца – в Оснабрюке, в небольших деревушках вокруг Трира казнили 306 человек, в местечке Герольцгофен только за 1616 год сожжено 99 ведьм, в следующем году – еще 88, в Женеве за короткий период времени в 1542 году сожжено 500 ведьм, в Кведлинбурге за один день 1589 года погибли 133 человека. Считается, что к концу XVI века только в Испании, Италии и Германии было казнено не менее 30 000 человек⁴.

Разумеется, в большинстве случаев обвинения против колдунов или ведьм были просто плодом больного воображения, иногда – сведением счетов, иногда объяснялись политическими мотивами. Однако в качестве именно “сумасшедшей гипотезы” можно предположить, что тогда по каким-то пока не понятным причинам имела место первая попытка ароморфоза, первая попытка преобразования человека, обретение им качеств, которые традиционно человеческими не считаются. Вполне возможно, что у человечества, помимо исключительно “техногенного” пути развития, был и другой, связанный, скорее всего, с принципиально иным способом познания мира, с другой наукой, с другими методами организации общества, и природа, вслепую расшатывая вид Homo sapiens, пыталась следовать именно этим путем.

-етыреста – пятьсот лет назад за счет самых жестоких мер, впрочем, для Средних веков вполне естественных, биологический формат человека удалось удержать. Однако нет никакой уверенности, что это удастся сделать сейчас.

Сейчас расслоение “человека разумного”, его биологическая полиморфность является уже не внутренним эволюционным потенциалом, который можно отрегулировать, а насущной цивилизационной потребностью, обостряющейся с каждым днем. Альтернативой ей предстает глобальная технологическая катастрофа.

Вряд ли поэтому антропогенез удастся остановить.

В результате основной коллизией современности становится не конфликт “Запад – Юг”, не конфликт между индустриальной и постиндустриальной стратами мира, хотя данный конфликт, конечно, еще получит развитие, главным противоречием наших дней становится противоречие между “человеческими” и “нечеловеческими” элементами миросознания, потому что различий между Югом и Западом, между мусульманином и христианином, между русскими и китайцами наконец, может оказаться значительно меньше, чем различий между “цветными” гендерами и гендерами традиционными, между “элоями” и “морлоками”, между “люденами” и людьми.

Подчеркнем еще раз принципиальную новизну нынешней ситуации. Разумеется, расслоение человека – “гендерное”, “когнитивное” или “технологическое” – в том или ином виде существовало всегда. Оно всегда оказывало прямое или подспудное влияние на ход истории. Однако впервые эти различия могут быть закреплены генетически и, следовательно, привести к появлению на Земле новых видов людей.

Наша цивилизация утрачивает антропоморфность. Вид Homo sapiens еще остается “sapiens”, но уже перестает быть “homo”. Счетной единицей личности становится не тело, а разум. И потому главный вопрос, который затмевает собой все остальные, это – что есть человек?

Сможет ли он как-то реинтегрировать свою сущность, пусть даже в такой странной форме, о которой мы сейчас просто не подозреваем, или он необратимо разделится на множество “носителей разума”, противостоящих друг другу и ведущих между собой ожесточенную борьбу за существование?

В этой связи новую ценность приобретают мысли о ноосфере, высказанные еще В. И. Вернадским. -еловек – это лишь часть мира (Вселенной), и его эволюция должна быть сопряжена с эволюцией всего живого и неживого. Сапиентизация биоты – процесс, видимо, неизбежный. “Сфера разума”, которая в результате возникнет, вероятно, гармонизирует различные интеллектуальные сущности. Эти мысли сейчас получают неожиданное развитие⁵.

И еще одно, как нам кажется, следует учитывать обязательно.

Преторианская гвардия в Древнем Риме, созданная первоначально для охраны священной особы римского императора, довольно быстро осознала свои собственные интересы и, руководствуясь именно ими, а вовсе не интересами государства, начала свергать неугодных правителей и возводить на престол послушных марионеток. То же самое делали “бессмертные” в Византии, мамлюки в средневековом Египте и в определенный период истории – российская гвардия.

Элита, воспринимающая себя как элиту, обычно рассматривает всех остальных в качестве существ низшего сорта.

Вряд ли и “новые виды” будут считаться с “человеком традиционным”, если осознают свою биологическую солидарность. Антропогенез, как и землетрясение, вне морали. Тем более что исторический прецедент такого рода уже имеется.

Более ста пятидесяти тысяч лет господствовали на Земле неандертальцы. Они расселились по обширным континентальным пространствам и уже начинали использовать для труда первые каменные орудия. Неандертальцы имели все шансы образовать современное человечество. Однако возникли кроманьонские племена, и неандертальцев не стало. Костные их останки выставлены сейчас в музеях. Этот фактор, нам кажется, следует иметь в виду прежде всего.

Он может оказаться решающим.

И несколько слов в заключение.

За последние полтора столетия в культуре были сформулированы три предельные максимы.

Фридрих Ницше провозгласил “смерть бога”, Мишель Фуко, по аналогии с этим, – “смерть человека”, а Френсис Фукуяма – “конец”, фактически “смерть истории”.

В известном смысле они оказались правы.

Все это действительно имеет место.

Просто сейчас начинается совсем другая Ц “нечеловеческая” история.

С.-Петербург.

¹ Переслегин С. Б., Столяров А. М. Научно обоснованный конец света. – “Октябрь”, 2003, є 1.

² Бьюкенен Патрик Дж. Смерть Запада. М., 2003.

³Переслегин С. Б. Око тайфуна. СПб., 1994.

⁴Лозинский С. Роковая книга средневековья. – В кн.: Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М., 1990.

⁵Ивашинцов Д. А. За пределами эволюции Homo Sapiens. – В сб. “Международные чтения по теории, истории и философии культуры”, є 17. СПб., 2003.