Россия как Европа (взгляд из Молдавии)

Автор: Эрлих Сергей Ефроимович
Темы: общество, политика

Будущее как отчуждение и как причащение

Есть два способа заглянуть в будущее: историческая аналогия и футуристический миф (утопия). На первый взгляд эти способы предстают как противоположность научной объективности и крайнего волюнтаризма. Но при более внимательном рассмотрении убеждаешься в их неразрывном единстве. Находя в современности аналогии с прошлым, мы, не всегда осознанно, программируем грядущие события. В свою очередь, утопии неизбежно черпают вдохновение в примерах истории.

Разница между подходами порождается точкой зрения автора: считает ли он будущее не зависящим от личных усилий или рассматривает его как собственный проект. Исключительный выбор между отчужденностью (объективностью) и причастностью (субъективностью) напоминает взгляд на мир Божий либо только левым, либо только правым глазом. В любом случае вид будет одномерно плоским. Ведь стереоскопия возникает из разницы точек зрения.

Попробуем взглянуть на будущее русской культуры двумя глазами, так сказать, взглядом субъективной объективности.

Древнеримские аналогии

Московское царство, Российская империя, Советский Союз были империями, т.е. государственными образованиями, где местные особенности нивелировались по образцу имперского центра. Порожденный этими империями тип культуры также отличается высоким уровнем стандартизации. Еще Ломоносов с гордостью заявлял, что крестьяне различных германских княжеств плохо понимают друг друга. Тогда как на бескрайних просторах России звучит общепонятная речь. И в наши дни многие европейцы культивируют локальные особенности лексики и произношения. В современной России — все наоборот, интеллигенты старательно искореняют у себя черты местного говора.

После 1991 пространство русской культуры распалось на 15 признанных мировым сообществом и несколько самопровозглашенных политических частей. Какие культурные тенденции могут развиться в радикально изменившемся политическом контексте?

Давайте рассмотрим аналогии с великой империей Древнего Рима. В период своего максимального расширения (т. е. начала упадка) Рим также представлял собой общество с высокой степенью стандартизации культуры. Энгельс совершенно справедливо писал о «нивелирующем катке» латинства, прокатившемся по всему Средиземноморью.

Помните, что происходило дальше?

Сперва империя распалась на западную и восточную части. Вскоре после этого западная половина державы августов рухнула под ударами варваров.

Восточная римская империя сумела законсервироваться на тысячу лет. С виду могучая и грозная, она самодовольно созерцала копошение европейских дикарей. Поэтому ромеи[1] и не заметили, как мировая история оставила пределы их империи. Лишь под сабельными ударами турок-сельджуков они обратили свой предсмертный взор к еще недавно презираемой Западной Европе. К Европе Возрождения, уже готовой ступить на путь великих географических открытий и всемирной экспансии.

Как это ни парадоксально звучит, триумф Запада был подготовлен «вандализмом» германцев и других участников великого переселения народов. После падения Рима возникли варварские королевства, где активизировались местные и пришлые традиции. При этом далеко не во всех экс-имперских провинциях латинство было искоренено. В европейской части Западной римской империи произошел плодотворный синтез латинских (имперских) и кельто-германских (варварских) элементов.

Его непосредственным результатом стали «вульгарная латынь» (праоснова современных романских языков), «церковная латынь», и развившаяся из нее «латынь ученая», бывшая до конца XVIII века языком европейской науки. Культура, созданная на всех разновидностях средневековой латыни, обеспечила преемственность с традицией античных авторов и римского права. Конкуренция локальных вариантов наследия Римской империи стала одним из условий динамизма западных европейцев. Немаловажным итогом пятнадцативекового соревнования духовных потомков древних римлян стало образование Евросоюза — новой Римской империи. Империи, построенной не по архаичной модели «пирамиды», а по современной технологии международной «сети».

В процессах, происходящих на постсоветском пространстве, мы без труда замечаем аналогии с ранним европейским средневековьем.

В первую очередь в глаза бросаются удивительные параллели между Византией и РФ. Тот же самогипноз символами былого величия. То же самодовольство и презрение по отношению к вульгарным представителям новых варварских королевств. К моему величайшему сожалению, сегодняшняя Россия обуяна гордыней агрессивного изоляционизма. Утрачивая свой надплеменной пафос, русские люди загоняют себя в архаику никогда им не присущего национализма. Этот настрой, в котором трогательно совпали чаяния элит и масс, представляет протухшие квазиимперские консервы, способные лишь к дальнейшему разложению.

В бывших «республиках свободных», на первый взгляд, также реализуются архаичные национальные проекты. Здесь, аналогично варварским королевствам, активизируются местные традиции. Но в действительности ситуация намного сложнее. Национализм титульных «советских наций» не способен во всех случаях вытеснить культуру бывшей имперской нации — русскую культуру. С одной стороны мы можем наблюдать постсоветские Африку и Левант (Среднюю Азию и Закавказье), где язык империи не везде пустил глубокие корни. В то же время к западу от византийской РФ русская культура вступила на путь оригинальных трансформаций. Десятки миллионов людей, говорящих, думающих, пишущих по-русски, перестают сверяться с Москвой по насущным вопросам быта и духа. Подобно средневековому латинско-варварскому синтезу, происходит активное взаимодействие бывшей имперской и местных традиций. К чему оно приведет, еще не ясно. Ясно одно: вместо стандартизированной имперской культуры возникает букет русских культур.

В чем, на мой взгляд, заключается качественное отличие русских культур бывших «национальных окраин» от ее положения в бывшей метрополии?

Русские культуры за пределами РФ утратили государственный характер. Разумеется, русским очень тяжело выживать в иноэтничном окружении без привычного патернализма «доброго царя». Резкая утрата прежнего привилегированного самоощущения по своей жестокости напоминает обучение плаванию, когда новичка швыряют «с головой в омут». Трудно сказать, будут ли благотворны такие «уроки истории» во всех случаях. Но там, где русские культуры сумеют выплыть, они, несомненно, станут более жизнестойкими, чем на «исторической родине».

Молдавская реальность

Один из новых вариантов русской культуры складывается на моей родине — в Молдавии. Его описание позволяет уловить особенности формирующегося феномена русских культур.

Прежде всего, следует сказать: русская культура Молдавии научилась плавать по волнам истории. В Кишиневе русский язык везде: на улицах и в общественном транспорте, в торговых центрах и развлекательных местах, в деловых офисах и госучреждениях, в школах и ВУЗах, в радиоприемниках и телевизорах. Все коммерчески успешные газеты издаются на русском. В кинотеатрах голливудские фильмы демонстрируются исключительно на русском языке. В концертных залах выступают преимущественно звезды российской эстрады. «Говорящая» деталь: ни разу не слышал, чтобы диспетчеры многочисленных в Кишиневе служб такси переговаривались с водителями по-молдавски.

Преобладание русского языка в престижных сферах деятельности основано исключительно на рыночных механизмах. Позволю еще один красноречивый пример. По опыту собственной рекламной газеты знаю, что рекламодателей никак не ограничивают в выборе языка. Кто платит, тот заказывает музыку. Выбор языка определяется желанием получить максимальный рекламный эффект. Язык, в данном случае, — деньги. Так вот: 99.9 % заказчиков, независимо от своих этнических, политических и прочих пристрастий, дают объявления на русском языке.

Доминирование русского языка не в последнюю очередь объясняется полиэтничным составом населения Молдавии. Молдавия — настоящий этнографический заповедник. Здесь, наряду с молдавскими селами, существуют десятки украинских, болгарских, гагаузских сел. Есть и «экзотика»: села русских старообрядцев, чехов, албанцев; армянская колония Григориополь; столица экс-советских цыган Сороки. В города начинают возвращаться израильские евреи. Я особо выделил уникальную полиэтничность сельского населения (полиэтничный состав современного города — мировая норма), чтобы было понятно, что эти люди «укоренены» в молдавской земле. Они никуда не уедут со своей родины. Не удивительно, что язык недавно почившей в Бозе империи выступает в полиэтничном обществе в качестве «языка межнационального общения».

Молдавское руководство не может игнорировать этот очевидный факт. Даже в «прорумынский» «докоммунистический период» (1992–2001 гг.) в молдавских школах преподавался русский язык. Русские школы работали и работают повсеместно. Нет никаких ограничений для получения высшего образования на русском языке. Коммунисты не смогли (исключительно в силу слабости своей власти) реализовать предвыборное обещание придать русскому языку статус второго «государственного». Им пришлось ограничиться признанием его в качестве языка «межнационального общения». Это означает, что все законодательные акты издаются на молдавском и русском. Госчиновники, от постового полицейского до президента, обязаны общаться с гражданами на двух языках. Мой опыт показывает, что чиновники переходят на русский язык мгновенно. Более того, делают это без какой-либо демонстрации неудовольствия.

Парадокс: чем шире распространяется русский язык в Молдавии, тем сильнее психологический тип русскоговорящих начинает отличаться от господствующего мировоззрения граждан Российской Федерации.

Русский человек по преобладающему типу сознания — «государственник», или, по терминологии французского религиоведа Жоржа Дюмезиля, — «воин». Он привык «вручать себя» царю, обменивая верную службу на высочайшее покровительство. Российские граждане (как интеллигенты, так и обыватели) не просто внимательно отслеживают, но переживают перипетии властных отставок и назначений в центре и на местах. Меня всегда смущала подобная «глобальность» мышления. Ведь отсюда проистекает общественная пассивность, бесплодное упование на государство. Отсюда же — агрессивный культ силы, понимаемой в качестве главного аргумента общения как людей, так и «хозяйствующих субъектов».

Молдаване принципиально отличаются от русских своей ментальностью. Русских путешественников конца XVIII — начала XIX веков изумляло безразличие молдаван к светским правителям. Еще более их поражал высокий авторитет православной церкви в Молдавии. Эта, опять же по терминологии Дюмезиля, «колдовская» психология делает молдаван автономными от государства. Молдаване, в большинстве своем, к политике равнодушны и вряд ли способны, например, перечислить хотя бы ключевых членов Совета министров. Согласитесь, что в такой аполитичности есть несомненный плюс. В нынешней, да и в любой, ситуации людям полезней надеяться не на «доброго царя», а прежде всего на себя.

В результате «имперско-варварского» синтеза возникает принципиально новый извод русской культуры, ориентированной не на грубую силу государственной власти, а на священный авторитет: «В начале было слово». Вместе с «колдовской» компонентой русская культура Молдавии также перенимает присущую молдаванам открытость, как на Восток, так и на Запад Европы.

Психологический тип «нового русского», т. е. молдаванина, отличают самостоятельность, подвижность, трудолюбие. Историческая открытость порождает такие нравственные характеристики, как терпимость и доброжелательность. Эти качества полярно отличаются от агрессивного изоляционизма, все больше овладевающего умами масс и элит современной РФ. Все приезжающие в Молдавию русские в один голос восклицают: «Какие у вас доброжелательные люди!» Справедливо и обратное. Русскоязычную молодежь Молдавии, т. е. «рожденных не в СССР», непосредственное знакомство с нравами «исторической родины» просто ввергает в шок.

Следует подчеркнуть, что молдавский вариант русской культуры имеет глубоко народный «фундамент». Он укоренен в общественной психологии. А возведение идеологической «крыши» только начинается. Формирующиеся молдавские элиты несоветского типа сохраняют имперский пафос. Пафос, стремительно утрачиваемый в РФ, где все больше возобладают архаичные племенные черты «крови и почвы». Настаиваю, что для молодого поколения молдавских интеллектуалов Россия — это, прежде всего, империя. Но империя не в оскопленном политическом смысле земного царствия рюриковичей, романовых, генеральных секретарей и «преемников». Наша Россия — «не от мира сего». Это империя духа, «сетевая» империя «всемирно-отзывчивой» культуры. И мы готовы утвердить этот смысл русской культуры в современном мире.

Приведу пример такого рода имперского мышления и действия. Археологический журнал «Stratum+», издаваемый Высшей антропологической школой (Кишинев). Периодичность — 6 номеров в год. Каждый номер годового цикла тематический: палеолит; энеолит, неолит и бронзовый век; античность; поздняя античность; средневековье; нумизматика, эпиграфика, вспомогательные дисциплины. Вышло 24 номера (из них 12 последних в твердом переплете). Объем каждого номера — 40–60 авторских листов (400–600 страниц большого формата) — сопоставим с годовым объемом «центрального» академического издания «Российская археология». В журнале, выходящем на русском языке, публикуются ведущие археологи из нескольких десятков стран СНГ, Западной Европы, Азии и Америки. По объему, временному и территориальному охвату «Stratum+» не имеет аналогов в мировой археологии. Он успешно развивает экспансионистские традиции русской науки, достойно представляя русскую культуру в глобальном научном сообществе. Ведущий британский журнал «Antiquity» посвящает молдавскому изданию восторженные рецензии. А «Российская археология» хранит упорное молчание.

В этом высокомерно-завистливом молчании, как в капле воды, отражается отношение к новой русской культуре со стороны бывшей метрополии. Ревность «старых русских» к тем, у кого все впереди, по-человечески понятна и объяснима. Но она крайне непродуктивна. Старательно вытаптывая непокорный побег, Россия занимается самоубийством. В лице русской культуры Молдавии Россия получает шанс на возрождение, условно говоря, «новгородского типа», безжалостно уничтоженного московитами Ивана Грозного. И будет жаль этот шанс упустить.

Подобные процессы разворачиваются и в других «республиках свободных». Их изучение должно стать одним из приоритетных направлений этнографии русского народа. Многовариантность формирующихся русских культур — это шанс, предоставленный матерью-историей. Доказывая, кто из них более ценен, разноликие наследники Пушкина и Достоевского придают нашей общей материнской культуре динамизм, способный обогатить всех участников соревнования. Очень хочу надеяться, что обретенная в нем энергия позволит нашей родине сойти с многовековой ордынской орбиты и вернуться в лоно христианской[2] (европейской) цивилизации, обретшей современные очертания империи-«сети».

Знать свое место

К сожалению, путь «возвращения в Европу» опошлен и опорочен усилиями пропагандистов и практиков квазиевропейского либерал-дарвинизма. Усиление их активности совпало с крахом советской империи. Дело не в материальных бедствиях. Русский народ терпелив. Люди не смогли перенести унижения некогда великого государства и вечно-великой культуры. Бестактность западных партнеров России и их внутри-российских сторонников толкнула наше общество в болото бесчеловечных учений: евразийства, язычества и даже национал-социализма. В такой реакции есть что-то инфантильное: «Вы говорите, что мы плохие? Так мы будем еще хуже, чем вы о нас думаете».

Давайте не поддаваться детским эмоциям. Наше будущее может быть изменено только после переосмысления места России в мире.

Прежде всего, надо преодолеть идеи величайшего русского мыслителя Н.Я. Данилевского о России как самостоятельной цивилизации. Эта не столь давно дорогая мне идея была закреплена авторитетом таких популярных авторов, как Шпенглер и Тойнби. При всем уважении к ним следует отметить, что их списки из нескольких десятков цивилизаций не имеют общих оснований.

Преодолеть «дурную бесконечность» открытого списка цивилизаций сумел недооцененный, на мой взгляд, русский философ Г.С. Померанц. По его мнению, в современной глобальной («экуменической») цивилизации есть только четыре субэкуменических подразделения: христианская, исламская, индийская, дальневосточная цивилизации. Отличаются эти цивилизации тремя общими признаками: священным текстом, языком священного текста и графикой священного языка.

Причем наиболее очевидным признаком является графика. Мы можем не знать ни одного знака чужой письменности, но никогда не спутаем христианские, исламские, индийские и дальневосточные тексты.

В моих рассуждениях могут уловить противоречие: «Вы говорите о единой христианской цивилизации. А как же тогда различия кириллицы и латиницы»? Здесь вопрошающих подводит масштаб оптики. При «внутрицивилизационном» взгляде мы обращаем внимание на различия. А китайцу или японцу, не знакомому с европейскими алфавитами, в глаза бросятся, прежде всего, элементы сходства. Точно также европейцу, не имеющему востоковедческого образования, в первую очередь будет заметно сходство китайской и японской графики. А сами китайцы или японцы будут обращать внимание, прежде всего, на различия своих систем письма.

Россия по всем названным признакам — вариант общехристианской цивилизации. Ее близость с остальной Европой становится очевидной при взгляде извне. Так, в частности, для индийцев Диккенс и Достоевский не английский и русский, а европейские писатели. И наоборот, взаимная враждебность западных и восточных европейцев, превосходящая их неприязнь к представителям других цивилизаций, также убедительный аргумент в пользу максимальной культурной близости. Самые близкие — всегда самые большие враги. Туземные словене, чудь и меря призвали заморских варягов «княжить и володеть», потому что не могли договориться между собой. Православные-никониане считали православных «старообрядцев» большими еретиками, чем «папежников» и сторонников «лютерской ереси». Социал-демократы большевики с наибольшей яростью боролись с социал-демократами меньшевиками.

Первая задача культурных элит осознать иррациональную природу взаимных фобий западных и восточных европейцев. Фобий, ставящих под угрозу само существование христианской цивилизации.

Партитура мирового концерта

Определив будущее человечества как состояние глобальной («экуменической») цивилизации, Г.С. Померанц наметил и путь достижения этого единства. Он считает, что ни одна из четырех цивилизаций не сможет стать монополистом, навязывающим свои стандарты всем остальным. Провалился проект европейской колонизации. Также будут несостоятельны исламский, индийский и дальневосточный проекты. Единственно продуктивный путь — создание «концерта» цивилизаций, схожего с «европейским концертом».

Мы помним, что после истребительной Тридцатилетней войны XVII века европейцы пришли к необходимости коллективно противоборствовать гегемонии любого из европейских государств. Любой претендент на европейское владычество (Людовик XIV, Наполеон, кайзер Вильгельм, Гитлер) встречал дружный отпор участников «концерта». Понадобилось три века, насыщенных кровопролитными европейскими войнами, чтобы идея концерта претворилась в практику «Соединенных Штатов Европы», «сетевой» империи Евросоюза.

Идея мирового концерта еще не стала общепризнанной. Следовательно, миру предстоит еще долгий путь страданий. Сократить его можно ускоренным осознанием идей Г.С. Померанца. Понадобится немало времени, пока идея овладеет мировыми массами. Поэтому надо начинать ее пропагандировать как можно скорей.

Особенно следует поторопиться представителям христианской цивилизации. Истратив много сил на мировую экспансию, истребив себя в братоубийственных войнах, впав в эйфорию расслабляющего комфорта, западные и восточные христиане оказались в состоянии депопуляции. В этой ситуации в силу вступают законы животного мира, частью которого, к удивлению многих гуманитариев, является человек. Ареал стареющего вида заселяют более активные исламские собратья по разуму. В.К. Кантор справедливо окрестил этот процесс новым переселением народов. Скорость этого переселения и изменения пропорции христианского и исламского населения в Западной и Восточной Европе чрезвычайно велики. Новые переселенцы уже не успевают ассимилироваться. Напротив, они начинают ассимилировать деморализованных аборигенов. Переход в ислам пока еще остается экзотическим явлением в среде элит и масс России и Запада Европы. Но процесс, как говорится, пошел…

Если тенденция сохранится, мировой концерт могут разыграть три более жизнеспособных цивилизации.

Что делать людям, желающим сохранить христианскую (европейскую) цивилизационную идентичность?

Прежде всего, стоит осознать бесперспективность строительства лимесов, стен и прочих «железных занавесов». Сами по себе они не способны защитить деморализованную цивилизацию. Но главное — языческая борьба против иноплеменников и связанная с ней ненависть извращают христианское учение о братской любви и уничтожают основания европейской цивилизации.

Выход видится в повышении совместимого разнообразия, которое, несомненно, возрастет при создании действительно единой Европы от Лиссабона до Владивостока. Объединив западные финансы и восточные природные ресурсы, русскую изобретательность и протестантскую трудовую этику, мы получим шанс сохранить нашу цивилизацию в качестве мирового игрока, полноправного участника экуменического концерта.

Как западным и восточным европейцам преодолеть тысячелетние фобии, порожденные конкуренцией «сетевых маркетингов» различных христианских церквей?

Здесь видится два направления деятельности.

Первостепенную задачу преодоления взаимных фобий должны взять на себя представители интеллектуальных элит. Прежде всего, надо изменить пропорции между безответственной взаимной критикой и болезненной самокритикой. Надо набраться мужества и признать, что кажущийся нам столь рациональным «образ другого» покоится на ложных основаниях нашей собственной культуры. Инициатива должна, в данном случае, исходить от победоносного Запада. Бесчеловечно требовать, чтобы загнанная в угол Россия первой начала саморазоблачаться.

Второе направление: трансформация «санитарного кордона» государств-«лимитрофов» в контактную зону западного и восточного христианства. Это революционное преобразование нынешней культурной периферии в центр культурного синтеза потребует изобретения нестандартных гуманитарных технологий. Необходимо найти политическую «точку запуска» этого дерзкого культурологического проекта.

Молдавская утопия

Предыдущий текст тяготел к «объективному субъективизму» исторических аналогий. В этом разделе акценты переставлены в сторону «субъективного объективизма» утопии. Будущее не предопределено и во многом зависит от нашей воли.

В качестве «точки запуска» я предлагаю мою родину — Молдавию. Крайний субъективизм такого выбора я попытаюсь уравновесить объективными аргументами в его пользу.

Какие могут быть возражения против этой кандидатуры?

Мне известны два.

Первое: Молдавия слишком мала и бедна для того, чтобы стать прообразом единой Европы.

Вернемся к древнеримским аналогиям. Палестина также была маленькой и глухой провинцией великого Рима. Но возникшее там учение о братской любви преобразило империю и стало культурной основой европейской цивилизации.

Второе: Молдавия — сказочная «страна дураков», неспособная на осуществление амбициозных культурных проектов.

Скажу честно, я сам в школьные годы смеялся до слез над анекдотами, в которых наивные молдаване были инвариантны простодушным чукчам. Смеялся до тех пор, пока не попал в советскую армию. Там я увидел таких замечательных сынов России, что в сравнении с ними самый недоразвитый молдаванин представляется Гегелем, Кантом и Шопенгауэром в одном лице. Мой доармейский шовинизм был основан на том, что я сравнивал городских русских, в большинстве своем высококвалифицированных инженеров многочисленных оборонных заводов столицы Молдавии, со вчерашними сельчанами, еще неадаптированными к урбанистической среде. За прошедшие годы в Кишиневе выросло поколение городских молдаван. Поверьте, они ни в чем не уступают кишиневским русскоязычным. А в знании иностранных языков существенно их превосходят.

Теперь аргументы «за».

Напомню, что цивилизация характеризуется тремя признаками: священным текстом, языком священного текста и графикой священного языка. У восточного и западного христианства общий текст. А священный язык (церковнославянский — латынь) и графика (кириллица — латиница) различаются.

Молдавский язык примерно на 60% состоит из латинских слов и на 40% из славянских, в большинстве своем церковнославянского (древнеболгарского) происхождения. Т.е. он сочетает в себе священные языки двух ветвей христианства. В истории молдавской письменности периоды использования кириллической и латинской графики чередовались неоднократно. Следовательно, в молдавском языке и его письменности сочетаются цивилизационные признаки, разделяющие Запад и Восток Европы.

Славяно-латинский словарный фонд и перемены графики свидетельствуют об исторической открытости молдавского народа и на Запад, и на Восток. По своему исходному хозяйственному типу молдаване — пастухи, занимавшиеся отгонным скотоводством. Летом стада передвигались в горы, зимой ближе к морю. Длина маршрутов составляла сотни километров. При этом горные пастухи, в отличие от степных кочевников, всегда возвращались в родные места.

Этот опыт актуализирован молдавскими гастарбайтерами, которые трудятся примерно в равных долях в России и странах Запада. Рейсовый автобус (даже не из Кишинева, а из районного центра Молдавии), скажем, в Венецию, столь же привычное явление, как поезд «Москва — Кишинев». Молдавия уже 15 лет живет экспортом рабочей силы. Это основная статья доходов нашего государства. Уверен, что вместе с деньгами современные молдаване обогащаются жизненным опытом современной Европы от Атлантики до Тихого океана.

Синтез воплощенного в молдавском языке, а также его графике исторического опыта и актуального взаимодействия с культурами двух разделенных половин нашей цивилизации может быть конвертирован в искомую «точку запуска».

Есть еще один важный аргумент, позволяющий выбрать Молдавию в качестве инициатора нового европеизма: наличие на ее территории автономного образования Гагауз Ери. Гагаузы — уникальный народ, говорящий на тюркском языке, и, вместе с тем, исповедующий православие.

В древнерусской «Повести временных лет» об одном из славянских племен, обитавших на территории нынешней Молдавии, говорится: «Тиверцы суть толковины (переводчики)». Так вот, по-гагаузски «переводчик» будет «тиверичи». И гагаузы, сохраняющие тесные контакты со своими тюркскими собратьями в Турции и других азиатских странах, могут выполнить важную роль по трансляции, т.е. переводу новых европейских смыслов исламским соседям по экумене.

И последний по порядку, но первый по значению аргумент в пользу выбора Молдавии в качестве прообраза будущей единой Европы. В основе христианской цивилизации лежит заповедь любви к ближнему. Кто не был в Молдавии, может поверить мне на слово: молдавскому народу это замечательное свойство присуще в очень значительной мере. На мой «утопический» взгляд, молдаване — это коллективный Христос, а Молдавия — территория любви.

Крошечные размеры Молдавии в действительности благоприятствуют великим культурным преобразованиям. Очевидно, что маленькую страну легче реформировать. Ее успехи не вызовут столь резкой ревности у других народов, как успехи какой-либо из великих держав. Ей легче получить поддержку от двух все еще конкурирующих половин Европы.

Смешно ожидать, чтобы русские и западные европейцы стали реализовывать этот утопический проект в пассивной Молдавии. Молдаване должны проникнуться своей дерзкой миссией и приступить к воплощению утопии. Необходимо сочетать амбициозность замыслов с умением мягко преодолевать насмешки, недоверие и даже враждебность более успешных христианских народов. Необходим грамотный пиар маленькой страны. Перед Россией она должна предстать своей русской стороной, перед Западной Европой — страной европейской. В итоге должен возникнуть образ молдаванина как нового русского, т.е. европейца.

На политическом уровне эта идея может быть, в частности, воплощена в виде членства в пока взаимоисключающих ассоциациях: СНГ и Евросоюзе. Это будет первый опыт перехода от конкуренции к полномасшабному сотрудничеству в пока еще разделенной Европе. Успех молдавского проекта позволит распространить его и на запад, и на восток. Вначале на соседей из Румынии, Болгарии, Украины, Белоруссии. После — на всю «полосу отчуждения» между старыми членами Евросоюза и Россией. Ну, а потом — на всю Европу от Лиссабона до Владивостока.

Механистичное американское мировидение в духе хантингтоновского «конфликта цивилизаций», породило провальные кампании в Афганистане и Ираке. Старая Европа должна действовать мудрее задиристых американских парней. Изживание ордынского начала в Москве, Киеве, Кишиневе, Минске, формирование новых европейцев (белорусов, молдаван, украинцев, великороссов), — вот несимметричный и потому адекватный ответ на вызов нашего времени.

---

[1] Т. е. римляне. Так себя называли те, кого, мы именуем византийцами

[2] Под христианством мной понимаются не сетевые маркетинги конкурирующих церквей («до Бога наши перегородки не достают» — А. Мень), а заповеди самого Галилеянина, сводящиеся к простой формуле: «Возлюби ближнего своего, как себя».