Два идеала технологического развития и проблема их противоречия

Автор: Бескаравайный Станислав Сергеевич
Темы: общество, социальная философия, техника и технологии

В статье уточнена проблема противоречия между консервативным и прогрессивным идеалами технологического развития, её решение определяет продолжительность и качество существования техноструктур в обществе.

У статті уточнена проблема суперечності між консервативним і прогресивним ідеалами технологічного розвитку, її рішення визначає тривалість і якість існування техноструктур в суспільстві.

The article specifies the problem of contradiction between the conservative and progressive ideals of technological development. Its solution for the duration and quality of existence technostructure in society.

Ключевые слова: техносфера, техноструктура, противоречие, стратегия развития, деградация. Ключові слова: техносфера, техноструктура, протиріччя, стратегія розвитку, деградація. Keywords: technosphere, technostructure, contradiction, strategy development, degradation.

Возможно более точный технологический прогноз – всегда актуален. Даже краткосрочный и лишь приблизительный прогноз чрезвычайно востребован: такие организации как «Rand Corporation» располагают большой клиентурой и пользуются содействием государства. Однако, их типичные прогнозы не идеальны и сопровождаются ставшими типичными ошибками. Дело тут не просто в экстраполяции или в непонимании каких-либо сложных проблем, которым еще лишь предстоит актуализироваться. Одна из наиболее типичных ошибок – анализ преимущественно благоприятных для заказчика сценариев развития, замалчивание опасных или даже катастрофических вариантов [16, с.37]. Эта проблема характерна не только для современных прогнозистов, но и для разнообразных астрологов и хиромантов на протяжении всей истории их существования. Проще рассказать заказчику о благоприятном будущем, чем о фатальном исходе. Разумеется, отношение предсказателя с заказчиком – проблема скорее психологическая. Однако, схожие ошибки воспроизводятся в прогнозах независимо от величины субъекта прогнозирования (численность персонала «Rand Corporation» – свыше тысячи шестисот человек, а «фабрики мысли» стали фактически самостоятельной индустрией), а следовательно сложность носит структурный характер и нуждается в более глубоком анализе.

Одна из проблем – степень взаимодействия заказчика прогноза и автора, или, в более общей форме – степень объективности рассуждений субъекта прогнозирования. Эксперт может быть элементарно подкуплен. Группа экспертов может представлять единую организацию или социальную прослойку, и потому безо всяких договоренностей воспроизвести одну и ту же ошибку. Наконец это заинтересованность гражданина страны в её дальнейшем процветании, которая проявляется едва ли не на уровне коллективного бессознательного: в стабильном обществе алармистские прогнозы не могут быть хорошим тоном, даже при самых мрачных предпосылках. Примером служит реакция немецкого общества на книгу Т. Саррацина «Германия самоликвидируется» [23]: в острой форме поднятые вопросы о нелегальной миграции, демографических изменениях общества привели к отставке автора с должности члена совета директоров федерального банка. При этом сама книга сохраняется популярность. Если же в обществе, напротив, долгое время сохраняется нестабильность, или формируется социальная прослойка, эксплуатирующая упаднические настроения – то прогнозы катастроф и кризисов, воспроизводятся даже при сравнительно благоприятной конъюнктуре¹.

Если опираться на общее представления о конкуренции, обеспечении объективной экспертизы и т.п. – следует просто тщательней отбирать организации, которым заказываются прогнозы. Но если субъект развития, который выступает заказчиком, настолько велик или настолько всеобъемлюще присутствует в отрасли, занимающейся прогнозами, что подобрать независимого эксперта практически невозможно?

Собственно, этот феномен почти полного отсутствия независимой точки зрения мы наблюдали в последние десятилетия в прогнозах экономического развития. Лгали не только отдельные аудиторские компании (которые за неделю до краха, например, концерна «Enron» рассуждали о его отличных экономических показателях), лгали не только отдельные «гуру» от экономики. Весь категориальный аппарат экономического анализа в духе монетарного либерализма выстроен таким образом, чтобы обеспечивать воспроизведение благоприятных прогнозов. И с его помощью невозможно адекватное описание современного кризиса, о чем и предупреждали еще в 2003-м году [13]ⁱ.

Проблема не просто в качестве научных институтов (понятно, что закрытость и корпоративность остаются недостатками любой системы), проблема в том идеале, который задается в работах наиболее известных авторов, и который воспроизводится с очень большой долей инертности.

Монопольный статус заказчика лишь устраняет первый слой проблемы – когда интересы субъекта прогнозирования и «субъекта развития», в интересах которого и составлен прогноз, могут противоречить друг другу. Монополия позволяет воплотить тот виртуальный идеал, под который формируется категориальный аппарат, институты, образовательные программы и т.п. На этом фоне реальный прогноз, адекватность которого далеко не всегда подтверждена безукоризненной терминологией, большими статистическими выкладками – формально оказывается «неубедительным». Однако, чем более крупная техноструктура² является объектом прогнозирования, тем острее проявляет себя противоречие между объективными тенденциями развития техносферы и интересами данной структуры. Если перед нами ремесленник, кустарь, или небольшой завод, то ему остается лишь использовать новые технологии, стремиться не опоздать с обновлением станков. Но если прогнозируется будущее развитие олигополии, монополии или даже государства – необходимо учитывать возможности их влияния на уровень развития технологий.

Это противоречие может проявляться во многих формах: государственная промышленная политика, конкурентная борьба, развитие техноценозов. Крайние формы этого противоречия можно проиллюстрировать на следующих примерах:

– техноструктура консервирует себя, запрещая какую-либо технологию. Таким фактический запрет на огнестрельное оружие в Японии, и отказ Китая от океанских путешествий [9, с.524], не использования паровых машин на уральских заводах в XVIII-м веке и даже запрет в Голландии XVII-го века на станки для изготовления лент [11, С.98]. Как заметил Ф. Бродель, будущее открыто перед всеми странами, но идет гонка неиспользованных возможностей [5, с. 462], когда технологический потенциал остается лишь потенциалом. Там, где затраты по внедрению новой техники оказываются искусственно завышены, и превышают возможности заинтересованных в новой технике структур – развитие затормаживается

– развитие и распространение новой технологии уничтожает (как более мягкий вариант – структурно изменяет) «объект прогнозирования». Угроза атомной войны радикально изменила форму военного противостояния между ведущими военными державами. Регулярные потрясения рынков от возникновения новых технологий приводят к упадку одних фирм и возвышению других. Дж. Даймонд указывает на расселение народов, получивших новую технологию по производству пищи, причем их широкое распространение приводит к утрате целостности, появлению новых диалектов и т.п [9, с.426-446.].

Между крайностями – многочисленные случаи задержек в развитии отдельных отраслей и влияния новых технологий на общество. Но это лишь первый, самый явный уровень проявления противоречия. Снятие его при такой степени раскрытия проблемы – маловероятно. Однако устранение даже одного «затемняющего» фактора – соотношения субъекта и объекта прогнозирования – тоже дает преимущество при анализе. Поэтому, чтобы раскрыть проблемы формулировки идеалов технического развития, целесообразно анализировать техноструктуры в предкризисном состоянии: когда достигнуты очевидные пределы развития, исчерпана предыдущая модель поведения и т.п.

Объект – особенности прогнозирования в системах, приближающихся к монопольному статусу.

Предмет – два идеала технологического развития и противоречия между ними, обусловленные достижением пределов экстенсивного развития.

Рассмотрим две альтернативные стратегии развития, с которыми сталкиваются практически все техноструктуры.

Первая – стратегия роста, поступательного развития.

От фирмы, которая делает единственную деталь автомобиля – к автосборочному производству, и затем к производству полного цикла. Создание треста, концерна, холдинга и т.п. Естественно, крупная структура начинает обрастать собственными социальными обязательствами, политическими интересами. Постепенно такая фирма трансформируется в государство, переходя от цели получения прибыли к цели контроля за территорией и её населением. Государство, в свою очередь, стремится к полному импортозамещению в своей экономике – независимость обеспечивается производством на своей территории абсолютно всех потребляемых продуктов. Цикл производства необходимо дополняется полным циклом исследовательских и конструкторских работ. Конечный результат, в идеале, это мир-экономика, суверенная в развитии своей материальной культуры.

Чем более высок уровень развития техники – тем явственнее наблюдается переход от деревенской автаркии к всепланетному производственному комплексу. Сейчас ни одна страна не является абсолютно технологически независимой: даже самым развитым экономикам необходимо заимствовать удачные разработки конкурентов. Однако, как автономия деревни в древности не была абсолютной, так нет в наши дни единства мировой промышленности.

Каковы же идеалы развития техники при данной стратегии? Прежде всего, требуется обустройство инфраструктуры. Следовательно, требуются возможно более совершенные пути сообщения, средства коммуникации и транспорта. Требуется расширенное воспроизводство предметов материальной культуры, поэтому вопрос производительности труда (механизации, автоматизации и т.п. производства) – ставится чрезвычайно остро. В обществе наблюдается расширенное воспроизводство социальных структур и непосредственно сопутствующих им технических изделий. Например, римляне воспроизводили «город» как сумму социальных отношений и построек практически в любой точке завоеванного ими пространства: теперь можно видеть городские кварталы, возведенные в пустыне или в глухих лесах – полис был структурной единицей космоса Pax Romania. Кроме того, та «суверенная» техносфера, которая создаётся в рамках единой техноструктуры, должна быть целостной – отсюда требование единых стандартов. Если обобщить эти требования, то идеалом при стратегии роста выступает техника, обеспечивающая преобразование, переустройство мира. Нечто стихийное получает форму, упорядочивается. Технику можно сравнить с растущей популяцией или даже организмом, хотя аналогия условна.

Вторая стратегия – удержания контроля при минимизации затрат.

Некая техноструктура получает возможность выделить в отдельное подразделение малоприбыльные или малоперспективные разработки. Головное подразделение занимается наименее трудоемкими и наиболее прибыльными операциями. То есть речь уже идет не о переустройстве мира, не о расширении некоторой системы, которая превращает стихийные процессы в контролируемые, но об эксплуатации уже сложившейся структуры. В Средние века идеалом подобного технологического комплекса было сохранение монополии на производство товара благодаря хранению основной технологии в тайне. Например, производство фарфора в Китае, изготовление муранского стекла в Венеции и т.п. Однако, с раскрытием секрета изготовления фарфора в Европе монополия китайцев была разрушена. Уже в XVII-м веке становится ясно, что опора лишь на сохранение тайны имеет ограниченную перспективу [2, с.101-109]. Если под контролем «головного подразделения» когда-то единой техноструктуры остаётся слишком узкий сектор разработки и обеспечения производства конечного продукта – в результате первого же кризиса оно будет устранено. Но если сохраняется контроль над производством принципиально незаменимого компонента, монопольно предоставляемого продукта – то возможно дальнейшее сохранение контроля над всем конгломератом производств. Разработка принципиально новых технологий как раз может обеспечить перманентное наличие уникального товара: контролируемые производства нуждаются в развитии, но не могут обеспечить его себе самостоятельно. Что тогда становится идеалом технологического развития?

В общем случае «головное подразделение» должно задавать для остальной промышленности выгодные для себя стандарты и цели развития, при этом получая полноту информации о состоянии других производств. Соответственно, технологическим идеалом выступают совершенные средства удержания контроля, средства получения информации. Совершенство транспортной инфраструктуры таким идеалом не выступает. При этом контролируемая часть техносферы сохраняет «пирамидальную» структуру: присутствует технологическое ядро и есть периферия. Но техносфера заведомо не должна приводиться к «изотропности»: головное подразделение постоянно задает новые стандарты, которым остальная промышленность в полной мере соответствовать не может, и то же головное подразделение производит наиболее сложные технологические изделия, без которых промышленность в целом не функционирует.

Разумеется, никакая техносфера не может быть «изотропной» по всем технологиям: одинаковые возможности по внедрению новой техники на всей площади даже одного сравнительно небольшого государства – выглядят утопией. А если учитывать разницу в климате, кадрах, полезных ископаемых и т.п. по разным регионам планеты, то понятно, что разница в технологическом развитии неизбежна.

Но создаваемая искусственно «анизотропность» должна иметь свои характерные черты. Представим себе идеальную модель распространения технологий: их создают в некоем научном центре, их начинает использовать в опытном режиме предприятие, и при положительных результатах – возможно копирование и самое широкое внедрение. Изобретение, признанное полезным, «распространяется в любом направлении». Этого идеала пытались достичь в СССР³. В отдельных фирмах, в государственных структурах – изотропность приближается к такому идеалу. Однако реальность включает в себя секретность, патентирование, авторское право, таможенные платежи, колониальный статус отдельных территорий. Если государство получает внетехнологические преимущества, то исчезает необходимость поддерживать полный технологический цикл и производить всю потребляемую у себя номенклатуру товаров⁴. Можно оставить лишь самые выгодные.

Не суть важно, будут ли это двигатели для самолетов и машин, процессоры для компьютеров, исходные коды программ или уникальный семенной материал. Главное для «технологического ядра» в поддержании «анизотропности» техносферы – выбор технологии, которая будет внедряться с минимальными для него затратами, но принесет максимально возможную выгоду при внедрении в остальной техносфере, путем неравноценного обмена.

Естественно, не всякая технология годится на такую роль, требуется выбор. Следовательно, необходим достаточно широкий фронт научных исследований, который предоставит большое число потенциальных технологийⁱⁱ. Выбор должен оставаться за «головным подразделением». И, в отличие от стратегии роста, где централизация выбора тоже присутствует, здесь централизация дополняется фактором иррациональности. Дизайн, мода, разнообразные ограничения, связанные с происхождением материалов, с их реальной или мнимой экологической опасностью, с их религиозным значением и т.п. – становятся важнейшим фактором, определяющим потребительскую стоимость.

Анизотропность техносферы нельзя свести лишь производству предметов роскоши или высокотехнологичных деталей машин. Инфраструктура так же ей подвержена: примером может служить добыча сланцевого газа в США, бум которой начался в начале 2000-х, и достиг максимума в 2009-м. Добычу, фактически, датирует государство, так как она не окупается [18], и требует достаточно развитой и дорогой инфраструктуры. В Европе с не менее развитой промышленностью, добыча не субсидируется, и, соответственно, не развивается.

С.Б. Переслегин, описывая последовательность изменения приоритетов в развитии техники, пишет о переходе s-образных кривых, характерных для очень многих процессов: от «повышения технических характеристик системы», через дополнительные функции системы и дизайн изделий, к созданию квазитоваров [16, с.276-277]. То есть при достижении некоторых качественных пределов развития, техноструктура начинает «минимизировать расход энергии» – вместо реальных усовершенствований изобретатели меняют дизайн. Тогда идеалом технического изделия в рамках второй стратегии становится товар, в своем производстве весьма ограниченный по ресурсо- и энергозатратам, который за счет своих уникальных, невоспроизводимых в данный момент остальной промышленностью качеств (рациональных и иррациональных) есть предметом ажиотажного спроса. Но если мы продолжим эту тенденцию, и предположим, что иррациональная составляющая в стоимости товара стремится к 100%, то ничего реального этот «квазитовар» содержать не должен. Знак/символ/обозначение – станет тем техническим изделием, которое лучше всего производить в анизотропной техносфере. Не суть важно, что это – индульгенции или доллары.

Разумеется, крайности – когда первая или вторая стратегия используются в своих чистых формах – достаточно редки. Чтобы получить возможность продавать очередные модные фасоны одежды, необходимо создать инфраструктуру по её распространению. Чтобы спекулировать ценными бумагами и вовлекать в эти спекуляции капиталы со всего мира, требуется превосходна система связи и военная инфраструктура сверхдержавы. И, напротив, чтобы проложить сеть железных дорог, необходимы средства и энтузиазм работающих, которые порой получают, преувеличивая возможности транспорта. Каждая из стратегий обладает собственной традицией и представлена в виде самых разных теорий. Так, концепции государственного меркантилизма и свободно рынка противостоят друг другу в умах экономистов уже не одно столетие. А восходят они к двум еще более старым традициям – «Arare est orare» («Пахать, значит молиться») и «Деньги не пахнут».

Кроме того, стратегия паразитизма, для своего воплощения требует «доноров» – территории или прослойки населения, которые будут поставлять ресурсы для неравноценного обмена. Это «донорство» имеет свои социальные механизмы – наиболее известны образы «банановых республик», в которых местная верхушка остается связанной с местным населением лишь этнически, обеспечивая его сверхъэксплуатацию.

Представим эти противоречия в виде схемы:

Схема 1. Противоречия между идеалами технологического развития

Итоговым показателем, основным критерием следований стратегии роста или эксплуатации – выступает состояние контролируемого участка техносферы. Если вводится новая инфраструктура, увеличивается объем используемого сырья, количества энергии, увеличивается сложность технологических процессов – то результат стратегии поступательного развития. Если энерговооруженность предприятий падает, и произведенные господствующей техноструктурой товары – позволяют сохранять лишь прежний уровень жизни общества или замедлять его падение, но не развиваться – это результат стратегии паразитизма.

Техноструктура (мастерская, концерн, государство) в любой момент может перейти от первой стратегии ко второй, от роста – к фактическому паразитированию. История предоставляет тому множество примеров. Так каковы же причины подобной перемены? Л. Гумилев, рассуждая о гибели этносов, сравнил эти катастрофы с гибелью людей в том смысле, что этнос, как и человек, может быть убит в любом возрасте [7, с.120]. Аналогично и техноструктура может перейти к стратегии паразитирования в любой момент своего существования.

Наиболее распространенной предпосылкой к «преждевременному» переходу есть ослабление целостности техноструктуры: идёт разрыв причинно-следственных связей между благополучием системы, которая поставляет кадры для управления техноструктурой и результатами деятельности техноструктуры как целого. Примеров громадное количество: от завода, который возглавляется небольшой группой людей, сменяющих друг друга, но неизменно обеспечивающих хищения, до Франции XVIII-го века (времен разложения монархии), когда дворянство окончательно пришло к грабежу казны собственного государства при почти полной безнаказанности, благодаря чему была проиграна, к примеру, Семилетняя война. Поздний СССР, в котором чиновничество, в итоге, приватизировало заводы, которыми управляло, еще более показательным для нас пример. Но эта проблема скорее, рассматривается в рамках социальной философии.

Но у техноструктуры должны быть объективные пределы количественного развития. Например, расширение системы колоний, которая создавалась европейскими странами в XIX-м веке, столкнулось не только с географическим фактором (колонизировали все «свободные» территории), но и с ограничением по развитию колониальных территорий – чтобы сохранить единство Британской империи, требовалось вкладывать в Индию или Кению все больше средств, что противоречило самой идее колониализма [12, с.632]. В результате, после двух мировых войн, которые велись во многом ради колоний, эта же колониальная система была формально демонтирована с потрясающей легкостью⁵.

Что именно будет той технологической границей, за которой уже невозможно чисто количественное развитие? Можно назвать несколько наиболее распространенных представлений:

– исчерпанность рынка для определенного товара или группы товаров (как циклические кризисы, описанные еще К. Марксом, так и многообразие кризисов в кейнсианстве и современных экономических моделях);

– циклы Н.Д. Кондратьева – среднесрочные экономические циклы, соответствующие обновлению основных средств производства;

– ограниченность технологического уклада (чаще всего говорят об исчерпанности пятого и переходе к шестому технологическому укладу);

– исчерпанность капитализма как технологической системы, основанной на кредите (связывают с долгосрочным трендом падения дохода на вложенный капитал);

– исчерпанность демографического ресурса, который дает урбанизация, следовательно, технологий, которые опираются на наемный труд (что создает трудности для «проекта модерн»);

– исчерпанность индустриальной цивилизации, в целом (проекта «модерн»), переход к постиндустриализму (или к когнитивному) обществу.

Естественно, краткосрочные, среднесрочные и долгосрочные циклы обладают собственным набором конкретно-исторических предпосылок и проявлениями. Но общее основание есть у всех. Если исходить из определения техники, как «способа существования отрефлексированных искусственных систем» [3, с.29], то должен прекращаться рост такой системы. Любая техноструктура (начиная от фабрики по производству пуговиц и завершая Британской империей) в своем распространении опирается на получение ресурсов, энергии, кадров и т.п. Для этого осуществляет разумную перестройку окружающего мира. Некие противоречия, которые до того находили своё стихийное выражение – осмысливаются и упорядочиваются в некоторой схеме, а те противоречия, которые были уже осмыслены, но не упорядочивались из-за стохастических факторов – получают возможности систематизации. Это снятие противоречий служит, в самом широком смысле, источником ресурсов. Противоречия могут переводиться в неантагонистическую форму, сниматься включением в единую управляющую структуру и т.пⁱⁱⁱ.

Пространство, в котором проводится позитивное для техносферы снятие противоречий – можно назвать «ареалом» распространения технологии. Естественно, это не только географическая территория, но и «пространство возможностей» которое создается набором исходных условий.

В тот момент, когда количественное распространение технологии больше не опирается на снятие противоречий, как на источник ресурсов, а опирается лишь на ранее созданную структуру – можно сказать, что процесс развивается по инерции, а дальнейшее распространение технологии приобретает паразитный характер. Возникает дилемма: качественное изменение, которое расширит ареал технологии, или же инерционное существование сложившихся структур при изъятии все большей части доходов в пользу.

И здесь начинаются самые интересные изменения в идеалах технологического развития. Идеалы количественного роста, экстенсивного развития – понятны, просты, доступны практически любому, всегда широко представлены в обществе. Если это не захват территорий, то завоевание рынков, если не увеличение сети железных дорог, то повышение пропускной способности сети Интернет.

Не всегда, но развитие техники может пониматься обществом на уровне стратегии – формулируются идеалы качественно новых технологий и общественных структур, которые позволят выйти на следующий виток развития. Это не «голое» отрицание существующих технологий, каким заняты участники движения «Гринпис» и других радикальных экологических движений. Пример сложностей осознания такого идеала: отношение директоров различных предприятий к квалифицированным рабочим, занимающимся физически тяжелым трудом – сварщикам, токарям, вальцовщикам и прочим. С одной стороны представители промышленности постоянно говорят о недостаточном количестве таких специалистов. С другой: автоматизация производства, модернизация станочного парка, которую активно проводят предприятия – позволяет резко сократить численность персонала. Получается парадокс: сегодня «сварщик» нужен, работника требуют достать хоть из-под земли, но в следующем году он будет уволен или переведен с понижением в окладе – его место займет станок. Задача переобучения персонала «незаметно» оставляется государству, при том, что государственная система образования в кризисе и поставляет на рынок избыток менеджеров, юристов и маркетологов. Серьезные программы обучения молодых специалистов могут позволить себе лишь крупные фирмы, а остальные вынуждены постоянно искать «работника тридцати лет с опытом работы» и переучивать вновь нанятых людей прямо на производстве.

Идеал поступательного технологического развития состоит в сохранении противоречий между техноструктурой и окружающим «неструктурированным» пространством как основного источника развития. Это возможно благодаря расширению ареала. Появляются источники энергии с более высоким потенциалом использования (от энергии ветра и падающей воды, переход в XVIII-м веке к энергии каменного угля), и инструменты, основанные на этом потенциале (кинетическая энергия чугунного ядра, которую можно получить в даже относительно примитивных пушках, уже выше львиной доли результатов, которые показывают катапульты). Открывается доступ к принципиально новым материалам (большей прочности, пластичности). Появляется возможность обрабатывать информацию на качественно новом уровне (письменность, книгопечатание или же компьютеризация).

Что за противоречия? Жизнь в широком смысле эксплуатирует поток энергии от Солнца – и противоречие между потоком солнечной энергии и остыванием любого предмета без таковой – служит основой ареала живого. У конкретных видов в рамках общей структуры свои основные противоречия – вплоть до хищника, который существует на ежедневном решении противоречия между способностью к размножению кормовой базы и собственной способностью к убийству). Человек еще в начале своего становления смог радикально расширить свою экологическую нишу, подражая разнообразным хищникам. Переход к земледелию – это расширение используемого противоречия: не только хищник/жертва, но противоречие между способностью территории произвести какое-то количество биомассы с заданными характеристиками, и способностью человека обработать эту территорию. Если перейти к современной энергетике, то в большей своей части она использует все то же противоречие между потоком солнечной энергии и её отсутствием – однако, на более фундаментальном уровне, чем биосфера. Формы этого использования включают в себя и нефть, и даже гидроэнергию, т.к. испарение воды в мировом океане происходит под действием солнца. Но полезные ископаемые, к примеру, могут рассматриваться как противоречие между способностью биосферы накапливать углеводородные излишки и способностью человека их использовать. В этом смысле использование биогаза – лишь «ловкость рук», когда интенсифицируется процесс гниения, и вместо аккумулирования за миллионы лет в естественных условиях, продукты распада навоза получаются за несколько недель и под контролем. Эта технология работает в рамках уже используемого противоречия, и она должна рассматриваться как дополняющая, резервная. Её можно сравнить с умением первобытного человека охотиться не только на газелей, но и на бурундуков – тоже получается мясо, но лучше осваивать земледелие. Пределы использования биогаза четко обозначены: та часть солнечной энергии, которая осваивается растительностью, от неё животными и еще за вычетом разнообразных потерь. Атомная энергетика, напротив, обеспечивает расширение используемого противоречия до поистине фундаментальных границ: между стабильностью материи и способностью человека обеспечивать её дестабилизацию с получением энергии.

Расширение обеспечивается качественно новыми возможностями техники, которое при самом лучшем ходе событий, достигается без уничтожения и ограбления структур, сложившихся на предыдущем витке развития. Последняя задача – наиболее сложна. Как отличить демонтаж морально устаревшего оборудования от его же расхищения, когда вполне работоспособные станки продаются на металлолом? Если обращаться к историческим аналогиям, то пауперизация крестьянства, как способ обеспечить капиталистическое производство дешевой рабочей силой – оказалась едва ли не универсальным элементом перехода от феодального общества к капиталистическому. С.Б. Переслегин прямо пишет, что для выхода на более высокую фазу развития, государству приходится «проедать» накопления предыдущей фазы, причем авансом – промышленная революция в Англии еще не началась, а овцы уже съели людей, то есть страна лишилась «естественной для традиционной культуры возможности обеспечивать себя зерном» [17, с.485]. Тем более, что техноструктуры предыдущей фазы развития стремятся законсервировать ситуацию. В каждом случае ответ должен даваться исходя из конкретных исторических условий, и представлении о целостном характере техносферы. Можно лишь указать на рост качества управленческих технологий, который открывает самые широкие возможности по планированию развития промышленности. Главное, чтобы при составлении планов удавалось раскрывать и использовать противоречия нового уровня.

Деградация никогда не начинается под лозунгами самоуничтожения или добровольного отупения. Даже консервация вообще всех существующих на данный момент структур общества – достаточно редкое явления в мировой истории. Можно вспомнить закон в древних Локрах, по которому любой автор нового законопроекта приходил на голосование с веревкой на шее, чтобы в случае отрицательного голосования – на этой же веревке его и повесили [10, с.175], но это античная история. Сейчас возможность хотя бы формального, частичного реформирования не отрицается. Первоначально при деградации – выхолащиваются идеалы количественного развития. В отечественной истории примером выступают проблемы, которые начала испытывать плановая экономика: при относительной сбалансированном хозяйстве, тем не менее, возникло хроническое запаздывание в удовлетворении растущего спроса: попытки заменить качество и товарный вид, например, обуви, её количеством – успеха не имели. В применении к технологии в условиях капитализма это выхолащивание так же присутствует в самых разнообразных формах: попытки спасти угледобычу в Англии, спасти традиционные заводы (которое постоянно грозит кризисом перепроизводства) – неоднократно наблюдались во второй половине ХХ века и производили на современников удручающее впечатление. [19, с.265]. Однако прежде, чем агония (естественная или нет – отдельный вопрос) становится очевидной – общество вынужденно делает следующий шаг. Он великолепно показан в книге Ж. Бодрийяра «Общество потребления» – идет заведомое ухудшение качества производимых изделий, покупатель должен приобретать их снова и снова. Основные изменения – в дизайне. Снижение реальных потребительских качеств и замена их виртуальными.

Сложности возникают и в социуме, который обслуживает существующую техноструктуру – и чем глубже кризис, тем более фундаментальные механизмы социума затрагиваются. Это отражается в снижение эффективности предыдущих поведенческих норм. При кризисах, цикличность которых кратна десятилетиям, происходит «перепроизводство элиты»: будь то дворяне накануне первой английской революции или юристы в современных США – факторы происхождения, получение воспитания и образования, вдруг перестают давать достаточный доход [20]. При этом требования общества к молодым людям по образованию и статусному поведению – сохраняются: так, на протяжении значительной части истории древнего Египта в учебных свитках превозносились достоинства работы чиновника на фоне неудач земледельца и воина [14, с.283-284]. Сравним их процессами, которые мы наблюдаем в современном отечественном образовании: громадно число абитуриентов поступает на экономические специальности, будучи уверенными, что «без высшего образования не найти престижной работы», и лишь став «менеджерами» они смогут начать бизнес и разбогатеть. При этом социальные лифты, на которые ориентировано подобное образование, закрылись еще в начале века. Если футурологическая концепция, рассматривающая будущее устройство общества, не раскрывает качественных особенностей новой социальной страты, которая будет обеспечивать новый уровень технологий – она контрпродуктивна. И знаменитая книга Д. Белла о постиндустриальном обществе [1], в которой он рассуждает о поточном производстве информации и людях умственного труда – в конечном итоге не формулирует критериев, позволяющих качественно различить ученого, создающего новую дисциплину в науке, и бюрократа, без толку «плодящего сущности» в делопроизводстве: оба используют компьютер и производят много информации.

Определяющим для развития предприятий и личного успеха становятся противоречия внутри сложившихся структур, а не между структурами и окружающим «космосом». Использование этих противоречий становится наиболее легким и доступным путем сделать индивидуальную карьеру. Неважно кто одолел варваров на границе империи – главное, кто продвинулся при дворе. Неважно, кто внедрил новую технологию – главное, кто распределяет дотации из бюджета. Отдельные интриганы и казнокрады в итоге проигрывают, но в случае системного кризиса, когда оскудевают традиционные источники дохода – после неизбежного этапа борьбы разнообразных группировок – целостность техноструктуры понижается и формулируются механизмы, которые обеспечивают неравноценный обмен периферии и центра.

В представлениях о техническом прогрессе формируется ряд идеалов, распространение которых вызывают вполне определенные последствия:

– экономическая эффективность, как высшая ценность, причем эффективность на возможно более коротком периоде. Естественно, те или иные формы окупаемости необходимы для развития техники. Но когда формально-денежные критерии непосредственно применяются ко всем проектам, возникают изменения: а) снижение ассигнований на инфраструктуру, которая всегда требует больших вложений и длительного срока окупаемости, б) снижение ассигнований на освоение качественно новых источников энергии / территорий / видов полезных ископаемых. Как один из видимых результатов – блэкауты (массовые отключения электричества);

– экономичность как эффективность расходования ресурсов. Консервирующий ситуацию вариант идеала экономической эффективности. Достижение новых предельных значений в производстве и концентрации энергии, в температурах и качествах материалов – не считается первоочередной задачей. Бесконечная гонка за повышением КПД и снижением разнообразных потерь, которую всегда вели инженеры, становится основным содержанием энергетики, материаловедения и других наук. Европа последних десятилетий дает громадное количество примеров. Идея постоянного снижения издержек привела не только к расцвету энергосбережения, но, и к идеологическому переходу от целостных систем – к локальным. Не построить новую станцию, новую ГЭС, АЭС и т.п., объединенные в энергосистему – а поставить еще один ветряк, еще одну солнечную батарею, желательно за частные средства. В результате – технологический тупик альтернативной, «экологической» энергетики, которая оказалась дороже традиционной;

– внесистемная конкуренция техноструктур – речь не идет о войне, однако подразумевается снижение целостности локальных участков техносферы. Предприятие, чтобы победить в конкурентной борьбе за внешние рынки, фактически вынуждено отказаться от вложений общество, которое его окружает, в собственное государство и т.п. Как средневековым миланским оружейникам была куда важнее конъюнктура на европейском рынке, чем социально-политическая ситуация в долине реки По, так и руководство множество современных заводов и рудников по всему миру не принимает во внимание непосредственное свое окружение, а поставляет продукцию на экспорт. Государству отводится роль «ночного сторожа». Как результат такой глобализации – формирование двух встречных потоков: люди мигрируют в страны с высоким уровнем жизни, а промышленность перемещается в государства третьего мира [16, с.256];

– генерация иррациональной ценности технических изделий. Поскольку сейчас сакрализация и десакрализация любых образов происходит за несколько лет, а иногда и месяцев, то иррациональная составляющая в стоимости товара может быть обеспечена только рекламой. Словосочетание «традиционное … качество» допускает подстановку названий многих стран, но лишь те, которые вкладывают большие средства в поддержание рекламируемого образа, могут использовать этот простой прием. Широко используются понятия общественного престижа, сексуальной привлекательности, пользы для здоровья. Противоречие между точечной и целостной инновацией снимается в сверхпотреблении благодаря «индустриальному производству различий» [4, с.119]: эксклюзивностью в форме (дизайне, способе потребления и т.п.) и тождество в содержании. Создаются товары, в которых иррациональная составляющая – основной компонент стоимости. Реклама дополняется созданием рынка псевдотоваров, а так же политическим воздействием и прямым военным давлением. Спектр воздействия очень широк. Начиная от разнообразных санитарных запретов, и завершая продажей квот на выбросы парниковых газов. Как было показано выше, выгоднее всего производить даже не товар, а знак – универсальный эквивалент стоимости. Как финал этого процесса – создание «анизотропной» техносферы, когда в её технологическом ядре сохраняются возможности опережающего развития технологий не благодаря объективному превосходству в квалификации персонала, развитии науки и т.п., а благодаря субъективным факторам неоправданного стимулирования спроса, субсидирования промышленности и т.п.

Казалось бы, ответ на угрозу стагнации техносферы – очевиден. Её постоянное расширение, переустройство окружающего мира. Тезис о том, что цивилизация должна перестраивать бытие, достаточно широко распространен. Например, в монографии А.В. Халапсиса «центрирующим стержнем цивилизации выступает онтологический проект, который представляет собой совокупность более или менее эксплицитно выраженных метафизических идей, направленных на организацию бытия как сущего» [22, с.169]. Проблема в том, как именно понимать идеи, направленные на организацию бытия. Вывод о том, что кризис цивилизации наступает, когда культурно-историческая матрица сводится к материальным потребностям [22, с.182] во-первых, чрезмерно общий и повторяет рассуждения О. Шпенглера, во-вторых – мало соответствует многоуровневости кризисов, с которыми сталкиваются техносфера и общество. «Перезагрузка культурно-исторической матрицы», как возможный ответ на среднесрочный кризис – всё равно, что выстрел из пушки по воробьям.

Возможно, одной из основных причин перманентных кризисов есть упрощенное осознание противоречий, решение которых и составляет основной ресурс техносферы. Когда после достижение очередного качественного уровня в развитии техники, промышленность получает «почти дармовой» источник сырья/энергии/рабочей силы – максимально быстрое расширение, чисто количественный рост, рассматривается как главное требование момента. И как сова Минервы прилетает в сумерках, так и понимание сути используемого ресурса возникает в кризисе. Этот кризис мало зависит от состояния «духа». Европа сталкивалась с технологическими кризисами (в широком смысле) практически все время, которое О. Шпенглер отводит на жизни «фаустовской души»: экстенсивное развитие сельского хозяйства, как основа экономики, оказалось исчерпанным еще в XIV-м веке, что сопровождалось крушением торговых домов Барди и Перуцци, банкротством целых стран и тотальной экономической катастрофой, которую от последующих поколений заслоняет эпидемия чумы. Первая волна завоевания колоний аукнулась в Европе «революцией цен», и кризисом государств, вкладывавших все силы в завоевание колоний. Колониализм XIX-го столетия, теснейшим образом связанный с природой капиталистического производства, привел к Первой мировой войне.

Попытки Римского клуба, опираясь на прогноз исчерпаемости ресурсов, создать сценарий технологического развития – путь тупиковый. Рассматривается, фактически, оптимизация инерционного сценария: как лучше использовать уменьшающееся количество нефти, газа, чистой воды [21]. Как дополняющее действие, экологический подход к организации, например, городской среды – чрезвычайно полезен [6, с.27-55]. Утилизация попутного газа при нефтедобыче – необходимая мера. Но экологическая чистота как императив технологического развития – так же ограничена, как безудержное бурение новых нефтяных скважин.

Выход – в возможно более полном осознании тех противоречий, которые цивилизации может использовать для очередного качественного скачка. И создание систем сдержек и противовесов, позволяющих гармонизировать развитие: не подавлять старые техноструктуры, а перестраивать, не хищнически разрабатывать новый ресурс, а заранее рассматривать пределы его использования. Дело далеко не простое, но риски развития цивилизации постоянно возрастают. «Техно-гуманитарный баланс», который требует для сохранения общества соответствия уровня технологий и средств культурной регуляции [15, с.56-70] – отменить невозможно. Как в середине ХХ-го века удалось частично взять под контроль кризисы перепроизводства, так и в XXI-м надо стремиться к обузданию кризисов с более длинным циклом развития.

Выводы. В текущий момент времени в футурологическим дискурсе присутствуют рассуждения о необратимом упадке практически любой отрасли промышленности, о её же приближающемся расцвете, о застое, о стагнации, о бурном переоснащении – словом, весь перечень вариантов развития. Какие-то из них могут быть более известны, с другими ознакомлены лишь специалисты. Но в качестве критерия их ложности можно использовать идеалы технологического развития, распространяемые в той или иной отрасли. Оптимистический прогноз, предусматривающий развитие инфраструктуры, вполне может оказаться как истинным, так и ошибочным. Отказ от развития инфраструктуры – вполне очевидно ведет к будущей стагнации, даже если в краткосрочной перспективе благодаря информационным технологиям удастся повысить эффективность её работы. Но никакая инфраструктура не сможет развиваться, если цивилизация не стремиться к овладению высокопотенциальными источниками энергии, созданию новых материалов.

Литература

1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Образец социального прогнозирования М. Akademia, 1999. – 956с.
2. Бескаравайний С.С. Становлення феномена технічної раціональності в епоху Нового часу як об`єкт філософської рефлексії / Станіслав Сергійович Бескаравайний : Дис… канд. філос. наук: 09.00.09 – 2008. – 205 с.
3. Бескаравайный С.С., Капитон В.П. Философия техники. – Днепропетровск: ДГФА, 2011. – 302с.
4. Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Республика, 2006. – 269с.
5. Бродель Ф. Структуры повседневности // Бродель Ф. Материальная цивилизация и капитализм XV-XVIII веков: в 3 т. – Т.1. – М.: Прогресс, 1986. – 622 с.
6. Городская среда. Технология развития: Настольная книга В.Л. Глазычев, М.М. Егоров, Т.В. Ильина и др.- М.: «Издательство ладья», 1995. – 241с.
7. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Змели. – М.: Айрис-пресс, 2003. – 560с.
8. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. – М.: «АСТ»; СПб «Terra Fantastica», 2004. – 602с.
9. Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. – М.: АСТ, 2009. – 604с.
10. Дюрант В. Жизнь Греции / Пер. с английского В. Федорина. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997 — 704 с.
11. История техники / А.А. Зворыкин, Н.И. Осьмова, В.И. Чернышев, С.В Шухардин – М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1962. – 772 с.,
12. Кагарлицкий Б.Ю. От империй – к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. – М.: Изд. дом Гос. Ун-та – Вышей школы экономики, 2010. – 680с.
13. Кобяков А.Б., Хазин М.Л. Закат империи доллара и конец “Pax Americana”. – М.:Вече, 2003. – 368 с.
14. Котрелл Л. Во времена фараонов М.: Наука, 1982. – 380с. с.283-284
15. Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации: Очерки по эволюционно-исторической психологии. – М.: Издательство ЛКИ, 2007. – 256с.
16. Переслегин С.Б  Новые карты будущего, или Анти-Рэнд / С.Б. Переслегин. – М.: АСТ, 2009. – 701 с.
17. Переслегин С.Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске / С.Б. Переслегин. – М.: АСТ; СПб.:Terra Fantastica, 2005. – 619 с.
18. Полемика о перспективах сланцевого газа [Электронный ресурс ] – Режим доступа http://www.memoid.ru/node/Polemika_o_perspektivah_ispolzovaniya_slancevogo_gaza; Зеленцова Ж. «Сланцевый газ, мифы и перспективы мировой добычи» [Электронный ресурс ] – Режим доступа http://pronedra.ru/gas/2011/12/23/slancevyj-gaz/
19. Тоффлер О. Будущее труда. //Новая технократическая волна на западе. – М.: Прогресс, 1986. – 250-275с. С.265
20. Турчин П.В. Историческая динамика: на пути к теоретической истории. М.: Издательство ЛКИ, 2010. – 368с.
21. Форрестер Д Мировая динамика. – М.:АСТ, 2003. -379с.
22. Халапсис А.В. Постнеклассическая метафизика истории: Монография. – Днепропетровск: Изд-во «Инновация», 2008. – 278с.
23. Sarrazin T. Deutschland schafft sich ab. «DVA Verlag»: München, 2010. – 465